Негасимое пламя - Наталья Романова

Зарецкого не слышалось и тени обиды. Стараясь не сходить с тропы, Мишка пробрался следом за коллегой к худо-бедно расчищенному прямоугольнику асфальта. Поднадоела уже эта снежная каша. Скорей бы весна…

– Далеко ехать-то, – заметил Старов, устроившись на пассажирском сидении.

– Порядочно, – согласился Ярик, заводя мотор. – Можешь пока прочитать заявку?

– Так само собой, – Мишка недоумённо поднял брови. Он же офицер, он отвечает за задание – как он может пренебречь изучением заявки?

– Вслух, – уточнил Зарецкий. – Я тоже хочу знать, что нас ждёт.

Мишка добросовестно прочитал. Аварийный деревянный дом, приговорённый к сносу поселковым руководством, издавна пользовался у старожилов дурной славой – никто уже и не помнил, почему. Старов предположил, что буянит одичавшая домашняя нежить; Ярик в ответ заметил, что в развалинах мог поселиться кто-то общественно опасный, но вполне живой. Как бы то ни было, местная администрация прислушалась к опасениям обывателей и накатала заявку в Управу.

– А чего бы и нет, если бесплатно, – равнодушно прокомментировал Зарецкий. – Правильно делают.

– Мне кажется, надзор бы и сам справился, – буркнул Мишка, запихивая распечатки обратно в рюкзак. – Ну, безопасники, на худой конец.

– Нет. Тут Верховский прав: всегда лучше сначала нам посмотреть, – возразил Ярик. – Вдруг там что-то, с чем никакие безопасники не сладят…

– А мы с тобой вдвоём прям сладим!

– Мы – да, – Зарецкий серьёзно кивнул и надолго замолк: тесные проулки сменились широкой заснеженной магистралью, и стало не до разговоров.

Выбравшись из машины у покосившегося забора, Мишка сполна проникся снедавшим местных беспокойством. Длинный двухэтажный дом, упрятанный за непомерно разросшимися садовыми деревьями, угрюмо взирал на незваных гостей лишёнными стёкол окнами. Крыша кое-где обвалилась внутрь; лишь печные трубы – по одной в каждом конце вытянутого строения – высились, почти невредимые, над приземистой тёмной громадой. Облупленные резные ставни, некогда выкрашенные в белый, беспомощно свисали с ослабших петель, будто обессиленный дом отчаялся прикрыть ими постыдную наготу зияющих тьмой разбухших рам. Лезть внутрь в поисках приюта от холода и непогоды казалось несусветной глупостью. Если эти развалины и могут стать кому-то пристанищем, то разве что последним.

– Почему люди не берегут то, что построили? – тихо пробормотал Зарецкий. Он остановился в десятке шагов от крыльца, наполовину отъеденного хищным временем, и задрал голову, вглядываясь в черноту за окнами второго этажа. – Или хотя бы не сжигают сразу то, что уже не спасти…

– Может, думали, что ещё можно, – предположил Мишка. Ярик ничего ему не ответил.

Подниматься к парадной двери нечего было и пробовать: сгнившие ступени выдержали бы разве что кота или некрупную собаку, но никак не взрослого человека. Увязая в глубоком снегу, Старов осторожно приблизился к ближайшему оконцу. Стена выглядела крепкой – лучше, во всяком случае, чем остатки крыльца. Мишка на пробу упёрся ладонями в потемневшее дерево и не без опаски забрался в беззубую пасть проёма. Судя по всему, не он первый: на половицах близ окна было натоптано, валялся мелкий сор и осколки бутылочного стекла. Доски уступчиво просели под Мишкиным весом, но рушиться не спешили. Это обнадёживало.

– Так себе местечко, – негромко сказал Зарецкий.

Старов обернулся. Коллега без видимых трудностей повторил его манёвр и стоял теперь у самого окна, настороженно озираясь. В стылом воздухе дыхание срывалось с его губ едва видимым белёсым паром.

– Ты тут видишь что-нибудь? – спросил Мишка, стаскивая с рук перчатки.

– Ну, так, – уклончиво протянул Зарецкий. – Проклятий вроде бы нет… Но повидал домик всякое.

– Смерть?

– Смерть сама по себе не провоцирует спонтанные чары, – Ярик пытливо сощурился, оглядывая груду трухлявых досок у входной двери – всё, что осталось от обвалившегося потолка. – Ненависть или отчаяние – другое дело. Думаю, под этими обломками кто-то умер… Скорее всего, долгой и мучительной смертью.

Мишка поневоле поёжился. Как Зарецкий умудряется спокойно говорить такое?

– И… чего тогда? – спросил Старов, неуютно переступая с ноги на ногу. – Пишем – остаточный фон?

– Да нет, зачем? Снимем, – Ярик поднял руку и, нашарив в пустоте невидимую нить чар, бережно потянул на себя – словно разрывал паутинку. – Ну, запиши для протокола: спонтанный сглаз неясного характера, вероятно, воздействует на нервную систему. Для проклятия слабовато – так, навязчивая тревога, дурные сны…

– Ты бы поосторожнее, – буркнул Мишка, вытаскивая из рюкзака пришпиленный к планшету бланк. – А то будешь потом… тревогой маяться…

– Я? Нет.

Старов добросовестно записал про сглаз. Углубляться в нутро дома, полное сумрака и сырости, было страшновато, но и торчать в безопасности, пока коллега делает всю работу, Мишка не мог. Пробуя половицы на прочность перед каждым шагом, он приблизился к пустому дверному проёму, ведущему в тесную комнатку. Этот закуток некогда отгородили от большого помещения хлипкой дощатой стенкой – она всё ещё была цела, хоть и прогнулась под тяжестью просевшего потолка. Луч фонарика высветил отставшие от стен бумажные обои и брошенный на полу размокший матрас. Здесь тоже кто-нибудь умер не своей смертью?..

– Чисто, – негромко сказал Ярослав. Он встал в паре шагов за Мишкиной спиной, предусмотрительно выбрав не занятые коллегой половицы. – Я попробую пробраться на ту сторону завала. Погуляй тут пока с детектором, а потом пойдём наверх.

– Смотри, аккуратнее, – предупредил Мишка, поспешно вытаскивая из кармана амулет. – Если на гнилые доски резко нагрузку дать, они и обрушиться могут.