Первый инженер императора – I - Александр Вольт

Говорят, что он со своей семьей совсем не хотел отсюда уезжать. Прямо за землю тут держались. Не знаю, правда ли это, но говорят, что его тогда… ну, из дома силой вывели…

— Из дома силой вывели? Ну и что? Ну, вывели и вывели, в чём проблема?

— Дальше… — он развёл руками. — Разное говорят.

— Говори, — настаивал я.

— Говорят, что призраки тут по ночам бродят, — усмехнулся кузнец. — А то и ещё чего похуже. Чудовища, мол. А всё потому, что по слухам главу того рода здесь у фонтана за непокорность и казнили. Вот и мается его душа, отмщения ищет.

Я хмыкнул и покачал головой.

— Глупости какие.

— Глупости, — согласился старик, но не стал спорить со мной. — Но… вот так говорят.

— Призраки — это несерьёзно, Андрей Михайлович, — с улыбкой ответил я. — Они неосязаемы. Это не имеет научного обоснования. Они не могут никого напугать, потому что их нет. Физика это отрицает.

— Может, — сказал кузнец и пожал плечами.

«Может», — промелькнула мысль. Я задумался, отложив мешок и облокотился на борт повозки. Да. Призраков, скорее всего, нет. Их отрицает физика. Как и магию отрицала. Но… я ведь сам собираюсь сейчас в эту магию окунуться с головой. Или вляпаться по шею, как там говорится.

А что будет, если я скажу, что магия — это не совсем магия, а просто то, что ещё не было изучено? Что если рунная магия — это просто манипуляция энергией, которую мы в моей эпохе тогда не поняли и не имели знания о природе этого явления. Может и призраки тоже что-то из этой оперы? Может они тоже как-то связаны с энергией, но мы это пока не изучили?

Я посмотрел на свои руки, на свои пальцы, которые до этого касались руны в том месте; вспомнил огненный шар, которым управлял на стене…

«И правда, — подумал я. — Физика раньше много чего отрицала. А что, если всё, что кажется нам сверхъестественным — это просто неизученное?»

— Эй, Саш! Чего это ты замер, как статуя? — раздался голос кузнеца. — Помогай.

— Да-да, — встрепенулся я и снова стал разгружать телегу.

Мы быстро перетаскали все пожитки к фонтану, после чего я посмотрел на крестьян. Лица были всё такими же хмурыми и унылыми. Похоже, что я погорячился, когда понадеялся на их самостоятельность.

— Так, слушайте меня все! — громко сказал я, стараясь говорить чётко и понятно. — На данный момент, пока не знаю сколько времени, мы будем жить все вместе в господском доме. Дома ваши в плохом состоянии, сейчас нет возможности их чинить. А заставлять вас жить там без крыши и окон, чтобы вы простудились — мне оно не надо. Поэтому пока что поселимся здесь.

Народ кивал и молчал. Меня такая ситуация не устраивала.

— Все всё поняли? — спросил я, глядя им прямо в глаза, в которых не увидел ни страха, ни злобы, а скорее покорность. Это меня ещё больше напрягло. Что же с ними раньше-то происходило, что они такие забитые?

Крестьяне переглядывались друг с другом, словно ища поддержки.

— Да, барин, — ответили мужчины разрозненно. Только Василь выделялся живостью, явно обрадованный тем, что никакого наказания для его супруги не будет.

— Поняли, барин, — эхом отозвались женщины.

Я вздохнул.

— Тогда за мной.

Я направился к дому, который с близкого расстояния казался ещё хуже, чем издалека. Подойдя к центральному входу, я приложил ладонь к покосившейся двери и толкнул её.

Помещение встретило меня удушливым, тяжелым запахом старости и затхлости. Любое движением поднимало взвесь пыли до потолка, отчего я невольно закашлялся.

Сквозь щели в стенах просачивался самый обыкновенный сквозняк посвистывая, как сорванец, а из пробоин в потолке на пол падали тонкие оранжевые лучи закатного солца.

Полы местами давно прогнили и под ногами поскрипывали половицы, словно кости старого скелета. Потолки второго этажа обвалились во многих местах, а куски штукатурки валялись на полу, похожие на куски застывшей сметаны.

На стенах виднелись следы копоти и гари. Похоже, что тут были пожары или попытки поджечь дом.

— Мда, — вырвалось у меня.

Андрей Михайлович похлопал меня по спине.

— Не расстривайся, Саш, — сказал Михайлович, посмотрев на меня с сочувствием. — Разгребём.

«Разгребём», — подумал я. Ну, разве что если трактор завести и проехаться по всем комнатам. Или снести все к чертовой бабушке.

— Да, — ответил я, после чего обернулся к крестьянам. — Разбираем вещи и располагаемся в комнатах. Тут их много, места всем хватит.

В глазах поданных не было ни энтузиазма, ни особого желания, но они начали разносить свои пожитки, распределяясь по комнатам. Лишь некоторые посматривали с любопытством на всё происходящее.

Я прошёл вглубь дома. Правая его часть была полуразрушена, поэтому двигаться приходилось осторожно. По обе стороны коридора располагались двери. Все они были старыми и разбухшими от сырости. Некоторые петли поржавели и скрипели, когда я пытался открыть двери.

В помещениях царил мрак, но с каждой секундой глаза привыкали, и можно было разглядеть убранство комнат. Всё было завалено мусором. Старая мебель с поломанными ножками, кучи тряпья, горы старой бумаги, разбитая посуда. Всё это покрывала толстый слой пыли и паутины.

Я заглянул в одну из комнат — бывшая спальня. Посреди неё стояла сломанная кровать с торчащими из матраса пружинами. В углу валялась груда одежды. На стенах были видны ободранные остатки обоев, в некоторых местах оголились брёвна.

Следующая комната — кабинет. Книги и бумаги валялись по всему полу. Полка для книг была сломана и лежала рядом с разбитым столом, на котором перевернулась чернильница, оставив синее пятно.

Третья комната — детская. Разбитые игрушки, куклы без голов и старый игрушечный конь без ноги. На стенах остались детские рисунки, которые поблекли от времени.

Остальные комнаты были в таком же удручающем состоянии. Похоже, что этот дом действительно пытались уничтожить, а потом просто забросили.

В конце коридора была лестница, ведущая на второй этаж, но я решил отложить её осмотр на потом. Слишком устал для походов наверх, да и в одиночку подниматься в неизвестность было не особо заманчиво.

Я вернулся к Михалычу, который стоял на входе и о чём-то беседовал с Василием.

— Куда мы с тобой? — спросил он у меня.

— Давай пока вместе где-нибудь расположимся, — ответил я. — Уже ночь