Фаворит. Русские не сдаются! - Денис Старый

— Чего тебе, Лизкин? Сказывай, мне недосуг с тобой беседы разводить! А что до стола… Скудный императорский стол, всех кормить — сама голодом маяться стану. Ну же! Так что не обессудь. Ухватила кусок буженины, и будет! — государыня начинала нервничать.

Елизавета Петровна растерялась. Это же императрица её вызвала, значит, ей нужно что-то от дочери Петра. Но тут красавица увидела ухмылку Бирона и всё поняла…

«Конюх похотливый!» — подумала Елизавета, но на её лице не дрогнул ни один мускул.

Было… Что уж тут… Было у Елизаветы Петровны и с Бироном. За то дочь Петра получила возможность уехать в Сарское Село и пребывать там, создавая чуть ли не собственный двор и играя роль императрицы [В это время Царское Село называлось Сарским]. А заартачилась бы Лиза, отказала в похабном Бирону, так была бы при императрице шутливой девкой, не иначе.

— Матушка-благодетельница! Серебра бы мне, — не найдя ничего более нужного, Елизавета попросила вечно недостающих денег.

— А! Платьев понакупаешь… Ну, будет! Дам деньгу тебе, — сказала императрица и улыбнулась, вновь сменив гнев на милость. — Садись давай! Разделю хлеб насущный, чай, не чужая мне!

Настроение государыни могло меняться от хорошего до скверного буквально за полминуты. И порой лишь с большим трудом и должной сноровкой можно было уловить интонации, чтобы обратиться вовремя, не попасть в тот момент, когда Анна Иоанновна не в духе.

Проще, когда рядом с государыней любимые шуты и уроды. Особенно повезёт, если успеть озвучить свою просьбу во время наказания любимого квасника-шута, престарелого князя Голицына. Сразу после того, как пудовая ручища императрица отхлестает униженного князя. Вот тогда императрица поистине весела и готова сказать на всё «да», даже и не расслышав просьбу.

— Ешь! — потребовала государыня, видя, что Елизавета отрезала маленький кусочек буженины, да и тот не спешила класть в рот.

Тогда Лищкин резко подхватила большой кусок мяса и набила им рот. Жуя, она пыталась улыбаться, мол, шутка.

— Вот так! А то худа больно! — прокомментировала императрица.

Худа… Это если сравнивать с огромной Анной Иоанновной. А так, тот же Бирон находил Лизу вполне в телесах, ну, там, в тех местах, где мужским рукам особенно приятно охотиться.

— Матушькиа, так что? Есть одна нелепьица. Письма от Миниха и от Гордона. Они прибыть в одно час, — завёл разговор Бирон, улучив момент, когда государыня забавлялась тем, как под её чутким надзором Елизавета с постным видом уминает уже третий немалый кусок мяса.

Бирон хоть и наслаждался, глядя на Елизавету, однако жалеть её не собирался. Вовремя подвернулась Лиза, создала настроение государыни доброе — вот и пусть кушает подольше, а ему поговорить надо.

— Кто прибыть, Эрнестушка? Миних с Гордоном? Покинули войну? Даже я тебя не всегда разумею, — спросила Анна Иоанновна, не расслышав слов своего фаворита, да и он так сказал, что было непонятно, то ли письма прибыли, а то ли сами командующие армией и флотом.

— Письма, матушкья!

— Дай зачитать Лизкин, а то ничего не пойму от тебя, — сказала императрица, а Бирон резко встал и передал два письма Елизавете Петровне.

— … месяца мая сего года… унтер-лейтенант Измайловского полка Ея Величества Норов Александр Лукич бунт учинил, пошёл супротив приказа капитана фрегата… — читала Елизавета первое письмо, написанное адмиралом Томасом Гордоном.

— Ну так и что ж? Чада, что ли, они неразумные? Я повинна за них всё решать? Казнить, или как там у них? Протянуть под кораблем. Так впредь и перед посадкой на ночную вазу спрашивать дозволу станут, — сказала Анна Иоанновна с раздражением, но тут же громко рассмеялась.

— Матушкья, тут не вся истина. Унтер-лейтенант тот не флотский, подчиньяться не намерен, — объяснял ситуацию Бирон. — И твой же, матушкья, измайловьец!

— Вот оно как! — задумалась императрица. — Измайловец бунт учинил? Это ж как? А не твой ли брат поставлен на полк Измайловский?

И дело вправду было не такое простое, как казалось на первый взгляд. Анна Иоанновна прекрасно понимала внутриполитические расклады, наверное, даже не столько понимала, сколько чуяла их неким звериным чутьём. Измайловцы — опора её трона, её детище, которое и создавалось для того, чтобы противостоять семёновцам и преображенцам. Так что холить и лелеять нужно гвардию, чтобы чего не удумали. Ее на трон усадили, мало ли…

Анна Иоанновна с интересом посмотрела на Елизавету. Нет, не верила императрица, что эта сумасбродка бунт учинит.

— Тётушка, читать иное письмо? — заискивающим, звонким голоском, хотя и чувствовалось, как мешал ей набитый мясом живот, спросила Елизавета.

— Читай, дитя, читай! — сказала Анна Иоанновна и так погладила по пышным щёчкам племянницу, словно отхлестала негодницу.

— … сего года… унтер-лейтенант… с возгласами «Русские не сдаются» восстал супротив сдачи фрегата, глаголя о том, что мортиры и пушки, что оный офицер сопровождал, потребно передать армии. Фрегат сохранён, пушки, окромя одной, в целости и нынче уже выбивают Лещинского с Данцига… — читала Елизавета письмо от Миниха.

— Русские не сдаются! Экий офицер у меня в измайловцах! А говорят, что там токмо немцы службу несут, — императрице явно больше понравилось второе письмо.

Это понял и Бирон, и теперь, наблюдая за государыней, уже формировал решение, не свое, вроде бы, а самой императрицы. Это же уразумела и Елизавета, искренне заинтересовавшись, кто такой этот унтер-лейтенант, что, служа в Измайловском полку, где лишь единицы — из православных, подобные речи о духе русском кричит. Словно на заре становления Петровской империи.

— Lassen wir alle Anstifter frei und erklären wir den Fregattenkapitän von «Mitava» zum Verräter? [нем. Отпускаем всех зачинщиков и объявляем капитана фрегата «Митава» предателем?] — спросил на своём родном языке Бирон.

Императрица скверно говорила на немецком, но понимала хорошо, и теперь не стала в укор своему фавориту ставить то, что он бросил говорить на русском, а задумалась. Анна Иоанновна не любила это дело — думать, но когда надо, голова государыни работала хорошо.

— Не напасёмся мы капитанов справных на флот наш. Так что пущай выменивают того француза, капитана «Митавы». Как его…

Она наморщила лоб.

— Пьер Дефремери, — быстро вспомнил Бирон, который не мог позволить себе не думать и часто выступал своего рода справочным бюро для государыни, за что, в том числе, и был ценим.

— Вот! Его. Судить будем, посмотрим, что да как. Может, тут