Юсупов. Тьма Внутри - Гоблин MeXXanik

Я вздохнул:

— Жаль, что вы не можете нам помочь. Пока вы боитесь что-то рассказать, парнишка находится неизвестно где. Возможно, его держат в плену какие-нибудь плохие люди. Он страдает. Эх…

Я недоговорил. Настоятельница слегка покраснела, но решила не открывать всю правду. Глубоко вздохнув, я уточнил:

— Ладно. Расскажи про Сашу. Он связался с какой-то сектой. «Теплое Слово», кажется.

Девочка кивнула:

— Он говорил, что это кружок, который славит Высшего, но делает это иначе, чем наши храмы. И может открыть истину. Дать просветление и позволить возвыситься.

— Он приглашал тебя на собрания этого кружка?

— Он многих звал, — ответила Анечка, и глаза ее заблестели. — Саша вообще сильно изменился с тех пор, как связался с этими людьми. Раньше он был не особенно разговорчив. Мы часто читали книги в беседке. Я рассказывала о чем-то, а он молчал и слушал. У него получалось слушать так, будто он каждое слово ловил и понимал. С ним было хорошо рядом. А потом он стал другим. Сделался словно одержим. Говорил, что организация занимается благим делом. Несёт свет. Часами читал какие-то заученные проповеди, приглашая всех на собрания. У него даже глаза горели странным жутковатым огнем, когда он начинал рассказывать про них. Мы больше не встречались в беседке. Саша забросил учебу, и целыми днями мог рассказывать про учение «Теплого Слова». Он всюду ходил за другими ребятами. Они садились в круг, и Саша им рассказывал о том, как славно будет всем ходить туда вместе.

— Ты посещала их собрания?

Девочка покачала головой:

— Саша хотел познакомить меня с некоторыми последователями этого самого «слова». Однажды мы встретились в парке с этими людьми. Словно случайно. Хотя я точно знала, что Сашка все подстроил. Он велел мне заплести волосы иначе, даже ленту дал другую, потому что прежняя истрепалась…

— Он подарил тебе эту ленту, которая сейчас на тебе? — мягко спросила ее Виктория.

— Да, — кивнула девушка. — Сказал, что мне идет синий цвет.

Аня всхлипнула, и на мгновенье мне показалось, что она сейчас расплачется.

Но девушка сделала несколько глубоких вдоха, а потом продолжила уверенный голосом:

— Но я им не понравилась. После встречи Саша заявил, что они запретили ему со мной общаться.

— Почему? — удивился я.

Анечка пожала плечами, потом шмыгнула носом и буквально заставила себя выпустить край ленточки из пальцев.

— Не знаю, — наконец произнесла она. — Они мне тоже сразу не понравились. Неприятные люди. Чувствовалось в них что-то… неправильное. Будто бы у них черные, злые души.

— Ты запомнила, как они выглядели?

Воспитанница нахмурилась, словно вспоминая.

— Не торопись, — попросила ее Муромцева. — Быть может, ты вспомнишь какие-то особенности этих людей. Непохожие на других носы, шрамы.

— Нет. Такого точно не было, — уверенно заявила Аня. — Знаете, есть люди, которых помещают на обложки журналов для девочек, — произнесла она и покосилась на Ольгу. — Или мальчиков. Из тех, кто выступает на сцене.

— Знаменитости? — не поняла Виктория, но Анечка покачала головой:

— Нет. Просто есть такие люди как с картинки. Они словно без изъянов. Кожа у них бархатная и светится. Волосы блестят и волосок к волоску. Ресницы длинные и пушистые. Зубы ровные и белые, как раковины и унитазы в нашем туалете. У таких людей не бывает веснушек или ямочки только на одной щеке. Они как куклы — красивые и ненастоящие. Рядом с такими все остальные выглядят дурнушками.

— Вот оно что, — задумчиво пробормотал я и сделал глоток отвара. — Выходит, над ними поработал лекарь.

Девочка пожала плечами:

— Может и так. Да только они говорили, что такая внешность — это дар Высшего. Он создал людей несовершенными, и он сам может исправить изъяны людей. Внешние и внутренние. И избавит от грехов. То есть если кто-то снаружи уродлив, то и внутри у него все некрасиво. А когда снаружи все становится идеально, то и внутри все такое же — правильно. И так может исправиться каждый, главное — верно служить Высшему.

— Какая глупость, — раздосадовано заговорила Ольга. — Неужто Высшему и правда есть дело до того, как человек выглядит снаружи? Мы всех воспитанников учим, что надо быть собой. И не стесняться никаких своих особенностей. Кто-то косолапит, кто-то ушки имеет большие или носик пипочкой. Каждая такая особенность — отметка Высшего, который таким образом показывает свою любовь.

— То есть отличительных признаков у них нет, — заключил я, словно говоря сам с собой. — Шрамов, родинок, ожогов.

Анечка покачала головой:

— Нет.

Я вздохнул, допил отвар и встал с кресла:

— Жаль. Но спасибо за информацию. Ты очень нам помогла.

Девочка хотела сказать еще что-то, но взглянула на настоятельницу и осеклась.

— До свидания, — произнёс я и направился к выходу. Муромцева последовала за мной.

— Интересная выходит история, — произнесла Муромцева, когда мы вышли из кабинета. — Идеальные люди…

— Интересная, — согласился я. — Жаль, эта ниточка никуда не привела.

Мы пересекли холл. У выхода я вежливо попрощался со Служителями Тишины. Как я и ожидал, они не ответили. Только один из стражей едва заметно кивнул. И мы вышли из здания.

— Вы обратили внимание на странность с этой девочкой? — уточнила Муромцева, когда мы спустились с крыльца и направились к храму.

— Заметил, — подтвердил я. — Они с матерью-настоятельницей хранят какую-то тайну. Которую не хотят раскрывать даже при сложившихся обстоятельствах. Причем настоятельница более заинтересована в сохранении этой тайны. Они обе переживают за мальчика. И Анечка готова была рассказать. Но взглянула на Ольгу и промолчала.

— А вы наблюдательны, — отметила Виктория.

Я пожал плечами:

— Это было очень заметно.

— Что будем делать дальше?

Я на секунду задумался. А затем произнес:

— Мне кажется, что эту секту создали отступники, которые бежали из Империи после Восстания. Нужно выяснить, какой полк подходит под этих людей. Так мы узнаем о них побольше. И может быть, поймем, как их искать.

— А узнаем у этого вашего историка? — догадалась Виктория, и я кивнул:

— Но хочу отметить, что рекламная кампания у этого «Теплого Слова» весьма хороша. Кто откажется от возможности стать идеальным и безгрешным? Таким могут похвастать только святые.

— Они бы не стали