Господин следователь 10 - Евгений Васильевич Шалашов

отважился. Наверное, просить прощения у бывших служанок все-таки поехал — совесть-то у меня осталась, сам же девок увольнял, выплатил бы им некую компенсацию. Даже и не по пятьдесят рублей, а по сто. Но на колени бы вставать не стал, это раз. И два, это то, что сына бы с собой не стал брать и, вообще, его имя бы светить не стал. Возможно, что народ бы догадался и сам, так и ладно. Вслух не сказано, а додумывать никому не запретишь.

Но дело с покаянием купца Высотского и его сына, меня, в общем-то, не касалось. К расследованию руку не прикладывал, довольствуясь слухами и сплетнями, а в остальном, ходил в свой кабинет и скучал. Вроде и другие дела делаю — вспоминаю и записываю «шерлокиану», по-прежнему учу французский и немецкий языки (не знаю зачем, но вдруг-таки пригодится), но делать-то что? Никто никого не убил, не ограбил. Ну скукотища же!

И тут…

Когда я был учителем, то проходил по обществознанию такое явление, как девиантное поведение. В дебри не полезу, но напомню, что это поведение, отклоняющееся от общепринятых в обществе социальных норм. Тема достаточно интересная, а еще можно сообщения деткам давать — скачают с Интернета, выступят перед классом — пятерочка на халяву обеспечена. А мне что, жалко, что ли?

Как правило, распределение девиаций происходило спокойно. Какая разница, о чем сообщать: о пьянстве с наркоманией, преступности или самом опасном виде девиаций — терроризме?

Но особый интерес вызывало коллекционирование.Вроде — и к девиации его сложно отнести, но, тем не менее, не так и мало у нас людей, тратящих деньги и время на старинные (и не очень) монеты, награды не существующих государств, почтовые марки, спичечные коробки или значки Олимпиады-80. Еще собирают оловянных солдатиков (кто-то предпочитает однотонных, а кто-то раскрашивает), елочные игрушки, кирпичи, старинные бутылки, киндер-сюрпризы, пожарные каски и многое-многое другое.

Коллекционирование — любопытная тема, поэтому желающих сделать по ней сообщение было больше, нежели тех, кто хотел поделиться своими соображениями о терроризме. Тут можно и собственного папу упомянуть, что тратит семейные средства на игрушечные машинки или дедушку, заполонившего собственный дом подстаканниками — от серебряных, времен Российской империи, до мельхиоровых или стальных РЖД, которые навязывают проводницы.

Правильно говорят умные люди, что коллекционирование — скрытая форма тихого помешательства. Но кому от них хуже?

В нашей империи коллекционеры имеются. Тут вам и Третьяковы, и Щукины, и Морозовы. Но они, насколько я помнил, предпочитали собирать картины. С учетом того, что эти коллекции стали основой для художественных музеев и выставочных залов — дело важное. К тому же, меценаты очень полезны художникам. Что бы делал Репин или Суриков, если бы у них не было Павла Третьякова?

Не сомневаюсь, что во второй половине 19 века в России есть люди, собирающие старинные рукописи или первопечатные книги, античные монеты и компасы первопроходцев, гравюры и камеи.

Но эти коллекционеры где-то там, далеко — в Москве или Санкт-Петербурге. Все-таки, чтобы собирать картины и платить художникам по пять, а то и десять тысяч за холст, нужно иметь серьезную финансовую основу, вроде парочки полотняных фабрик или пай в акционерном обществе. Наши олигархи пока еще не настолько богаты, чтобы тратить деньги на картины. Вкладываются в благотворительность, в образование — уже хорошо. Возможно, это даже лучше, нежели вкладываться в художников. Кто знает, кто выйдет из земской школы или городского училища

В реалиях провинциального городка я знал только одного коллекционера — Сергея Николаевича Веселова, свихнувшегося на эпохе Наполеона и собиравшего все, что связано с «наполеоникой» — от книги с автографом императора до поеденного молью мундира.

К чему это я? А к тому, что буквально на днях осознал, что помешался.

Подарок Ивана Андреевича и его дочери пришлось отнести на службу, потому что Кузьма — уже не котенок, но пока и не кот, принялся проявлять к фарфоровой фигурке своеобразный интерес: то покушался на ее рога, пытаясь отгрызть, то норовил уронить на пол. С чего бы Кузьме Ивановичу сердиться на Анхен? Кажется, ни Анька его не обижала, ни Манька?

Я, было, поставил козлушку в книжный шкаф, но он с открытыми полками, а рыжий и там пытался ее достать. Конечно, можно фигурку куда-то спрятать, но тогда пропадала вся прелесть обладателя. Какой смысл иметь красивую вещь, и прятать ее подальше?

Посему, отнес ее в Окружной суд и поставил на стол. Но и там покоя моей «Аньке с рожками» не было. Коллеги, заходившие в кабинет почесать языки, покурить (понял, что выгонять бесполезно), норовили ее потрогать, постучать ноготком и с умным видом заявить — мол, немецкий фарфор!

То, что немецкий, я и без них знаю, но точно убедиться, что это фарфор можно только одним способом — разбить фигурку и посмотреть на скол. Ежели он ровный — точно, фарфор, а нет — то фаянс. Но что за дурная привычка брать в руки хрупкие вещи, да еще не свои?

Зато товарищ окружного прокурора господин Остолопов, посмотрев на мою козочку в немецком костюме, хмыкнул, а на следующий день принес в подарок… фарфорового дядьку в костюме 18 столетия — в камзоле, треуголке и в ботфортах, сидящего верхом на козле. Причем, и дядька и козел были в очках, а на рогах животины закреплены ножницы. Надворный советник сказал, что это настоящий мейсенский фарфор, а на мои робкие попытки отказаться — дескать, неудобно же, отмахнулся — мол, досталась от дядюшки — вице-губернатора, а фигурка эта ему никогда не нравилась, хотел выкинуть, но рука не поднималась. А вот в подарок хорошему человеку — в самый раз.

Словно подслушав мысли Остолопова (а может, просто узнав в разговоре?) окружной прокурор Книсниц принес мне в подарок французскую пастушку и симпатичную козочку.

Когда мелких и рогатых скотинок, воплощенных в фарфоре, стало три штуки, в кабинет заглянул один из судебных приставов — Пашка Знаменский. Впрочем, парень недавно был произведен в первый классный чин, поэтому стал Павлом. Коллежский регистратор похихикал, а потом вытащил из-за пазухи скульптурку мальчика, бодающегося с козленком.

Но я окончательно осознал, что все, «приплыл», обнаружив, что рассматриваю в лавке мещанина Строкотова, где у нас продается всякая бакалея, фарфоровые фигурки и вспоминаю песенку из далекого-далекого детства.

Мы старинные игрушки —

Дамы, принцы и козлушки.

Динь-донь!

Нет, там были не козлушки, а пастушки. Но козлушки — куда как интереснее.

Если тронешь нас — как блюдца,

Наши ручки разобьются.

Не тронь!

Мы фарфоровы, мы тонки.

Уходите