Наследие древнего - Александр Четвертнов

по коридору начинались личные покои. Кабинет с массивным столом из красного дерева. Библиотека с полками до потолка. Курительная с кожаными креслами и столиком для карт.

Схватил одного из спрятавших слуг.

— Пленник в подвале! — тут же выпалил он.

Я спустился на первый этаж и нашёл служебную лестницу. Узкие каменные ступени вели вниз. Холодный воздух тянул снизу, неся запахи сырости и чего-то ещё. Чего-то неприятного.

Рядом нашёлся небольшой фонарик. Луч света выхватил из тьмы стены из грубого камня. Сводчатый потолок нависал над головой. Средневековая атмосфера — словно попал в замок времён инквизиции.

Коридор разветвлялся в трёх направлениях. Я выбрал средний — оттуда доносились слабые звуки. Что-то вроде стонов или всхлипов.

Первая дверь оказалась заперта. Тяжёлый засов не поддавался с первого раза. Пришлось налечь всем весом. Металл заскрежетал, и дверь распахнулась.

Камера. Небольшая, сырая, с соломой на полу. В углу — деревянная скамья и цепи на стенах. Но пуста. Кто бы здесь ни содержался, его уже увели.

Вторая дверь. Третья. Все пустые. Но следы пребывания людей были повсюду — царапины на стенах, пятна крови на полу, обрывки одежды.

Огонь-Догановский явно не ограничивался политическими интригами.

Четвёртая камера была больше остальных. И не пуста.

В дальнем углу, привалившись спиной к стене, сидел молодой человек. Рубашка разорвана, лицо избито, но он был жив. И знаком.

— Георгий? — я шагнул вперёд, направляя луч фонарика на его лицо.

Брат Лидии поднял голову. Левый глаз заплыл, губа рассечена, но взгляд оставался ясным. Он щурился от света, пытаясь разглядеть меня.

— Кирилл? — хрипло произнёс он. — Орлов? Это действительно ты?

— Я, — присел рядом с ним, оценивая повреждения.

Георгий попытался выпрямиться, но тут же поморщился от боли. Рёбра, скорее всего. Или внутренние органы.

— Меня били, — пробормотал он. — Хотели, чтобы я подписал какие-то бумаги. Отказ на наследство, кажется.

Я помог ему встать. Парень держался на ногах с трудом, но гордость не позволяла показать слабость.

— Лида? — с тревогой спросил он. — Где моя сестра?

— Не знаю, — честно ответил я. — А что она здесь?

Лицо Георгия исказилось болью.

— Этот ублюдок… — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Он собирался жениться на ней. Силой. Говорил, что отец согласится на что угодно, лишь бы дети остались живы.

— Где она? — жёстко спросил я.

— Наверху, — Георгий оперся на мою руку. — В его спальне. Кирилл, если он её тронул…

— Не тронул, — я помог ему дойти до выхода из камеры.

Мы медленно поднялись по лестнице. Георгий шёл, стиснув зубы от боли, но не жаловался.

На первом этаже я передал его Василию.

— В нашу клинику его потом нужно отвести, — коротко приказал я.

Василий кивнул и увёл Георгия в одну из гостиных. Я же поднялся на второй этаж, направляясь к спальням хозяев.

Спальня Огонь-Догановского располагалась в конце коридора. Массивная дверь из тёмного дерева с медными накладками. На ручке висел замок — современный, электронный.

Интересно. Зачем запирать спальню изнутри?

Я приложил ухо к двери. Тишина. Никаких звуков, никакого движения.

Замок поддался не сразу. Электроника требовала более тонкого подхода, чем простые засовы. Но через пару минут механизм щёлкнул, и дверь открылась.

Роскошь ударила в глаза. Огромная кровать под балдахином стояла в центре комнаты. Персидские ковры покрывали пол. Зеркала в золочёных рамах отражали свет хрустальных бра.

И на кровати, свернувшись калачиком, лежала Лидия.

Она была в одном белье — тонкой сорочке, которая почти ничего не скрывала. Тёмные волосы растрепались по подушке. Плечи дрожали — то ли от холода, то ли от страха.

— Лидия? — тихо позвал я.

Она резко обернулась. Лицо было заплаканным, глаза красными от слёз. Но главное — в них читался ужас. Тот самый ужас, который убивает гордость и ломает волю.

— Кирилл? — её голос дрожал. — Ты здесь?

Она попыталась встать, но ноги не слушались. Упала обратно на кровать, и по щекам потекли новые слёзы.

Гордая, надменная Лидия Чернышёва-Круглякова плакала как ребёнок.

— Не подходи, — всхлипнула она. — Не смотри на меня. Я… я не хочу, чтобы ты видел меня такой.

Но я уже шагнул к кровати. Снял с кресла тяжёлый халат — шёлковый, с вышивкой — и накинул на её плечи.

— Он с тобой?.. — спросил я, садясь на край кровати.

Лидия затянула халат потуже, скрывая тело. Но слёзы не прекращались.

— Ничего, — прошептала она. — То есть… почти ничего. Он хотел, но… но не успел.

Она замолчала, уткнувшись лицом в ладони. Плечи тряслись от беззвучных рыданий.

— Он говорил, что я стану его женой, — продолжила она сквозь слёзы. — Что отец согласится на всё, лишь бы мы с Жорой остались живы. А потом… потом он начал меня раздевать.

— Но он не тронул тебя? — уточнил я.

— Нет, — она подняла заплаканное лицо. — Пришёл какой-то слуга, сказал, что на усадьбу напали. Он выбежал, а меня заперли здесь.

Лидия попыталась улыбнуться, но получилось жалко.

— Видишь? Даже в такой ситуации мне повезло. Твоё нападение спасло мне честь.

Но улыбка тут же сменилась новыми слезами.

— Только почему я плачу? — всхлипнула она. — Я же сильная. Я же не такая. Я не должна плакать.

— Должна, — я положил руку ей на плечо. — После такого любой бы плакал.

— Но я не любой, — она вытирала слёзы, но новые тут же заменяли старые. — Я Чернышёва-Круглякова. Мы не показываем слабость.

— Лидия, — я развернул её лицом к себе. — Ты человек. И имеешь право на слабость.

Она посмотрела на меня — долго, изучающе. Словно видела впервые.

— Знаешь, что самое страшное? — прошептала она. — Не то, что он хотел меня изнасиловать. А то, что я подумала о согласии. Чтобы он не тронул Жору. Чтобы спасти брата, я готова была…

Она не договорила, но я понял. В этом и заключалась вся трагедия — в том, что гордая аристократка готова была пожертвовать собой ради семьи.

— Это не слабость, — сказал я. — Это сила. Готовность пожертвовать собой — высшая форма мужества.

— Мужества? — она горько усмехнулась. — Какое мужество? Я была готова расстаться со всем, во что верила, ради брата.

— Именно поэтому это и мужество, — я встал с кровати. — Одевайся. Пора отсюда уходить.

В шкафу нашлось простое платье — тёмное, строгое. Лидия взяла его и скрылась за ширмой. Я отвернулся к окну, давая ей возможность переодеться в одиночестве.

Снаружи догорали последние очаги пожаров. Дым поднимался к серому небу тонкими струйками. Бойцы патрулировали территорию, собирая трофеи и документы.

— Готово, — тихо сказала Лидия.

Я обернулся. В строгом платье она выглядела почти как прежде. Почти — если не считать красных глаз и