Pulp - Борис Сапожников

Миллер испытующие смотрел на меня полминуты — не меньше, но потом я рассмеялся и он позволил себе расслабиться.

— Бен, я не кровавый маньяк и не стану приносить в жертву своей гордыне миллионы жизней, — сказал я. — Через Соварона я распространю информацию о нашем налёте на Фабрику и похищении мана-бомбы. Организуем «утечку информации» через него и по другим каналам, чтобы можно было проверить её. Допустим к бомбе парочку самых ловких шпионов, и все поверят, что она у нас. Этого будет вполне достаточно. Даже легенды о применении мана-бомбы на Северном фронте хватит, чтобы удержать державы от попыток уничтожить нас.

— Бесконечно блефовать не выйдет, — заявил Миллер.

— Да, мы ещё далеки от воплощения нашей мечты из окопов, — кивнул я. — Но мана-бомба станет серьёзным шагом на пути к ней.

— Как ты собираешься её доставить к нам?

Миллер перешёл к практической части — и мне это нравилось.

— Это же бомба, — ответил я, — значит, доставлю её на самолёте.

— Тебе понадобится довольно большой самолёт, а сажать его у нас негде.

— А вот это я и собираюсь поручить тебе, Бен.

— Значит, ты будешь пробираться на особо охраняемый объект, находящийся даже святые не ведают где, и воровать оттуда мана-бомбу, которой, возможно, и нет в природе, а я останусь тут, чтобы придумать, как бы организовать посадку для здоровенного самолёта, который ещё неизвестно — прилетит ли. Как всегда, самое сложное мне.

Трудно было найти троих настолько непохожих друг на друга человек, как эти. Атаман Сивер расстался с кожаным плащом — в комнате было достаточно тепло, чтобы обходиться только генеральским мундиром. Чёрный Гусар Шерловский щеголял почти в таком же, только с кавалерийскими знаками различия, он то и дело подкручивал длинный, завитой кверху ус. Крепкого телосложения гном фон Циглер-Амасийский же носил чёрную офицерскую форму с белыми просветами на погонах, а борода его была острижена коротко и аккуратно.

Глядя на них, я понимал, почему они не могли объединиться — все трое представляли собой главные типы врагов нынешней руславийской власти. Сивер и Шерловский были типичными сепаратистами, мечтавшими о собственной державе, вот только заранее поспорили о границах и не сумели договориться даже перед лицом общего врага. Циглер-Амасийский же принадлежал к старой гномьей аристократии, потерявшей всё после отделения Руславии от Экуменической империи, и ему были одинаково противны оба сепаратиста, желавшие и дальше дробить бывшую имперскую провинцию. За что сражался фон Циглер на своём бронепоезде, так и осталось для меня тайной.

Чёрный Гусар на правах хозяина дома — а собрались мы в его усадьбе — радушно пригласил нас за стол. Правда, есть-пить никто особо не стал, настроение у всех было совсем не то, чтобы пировать. Все ждали, когда я начну, и, наверное, чтобы подтолкнуть меня, Шерловский велел убрать всё со стола и расстелить на нём карту окрестностей, в самый центр её была помещена Фабрика. Кроме того, на карте обозначались несколько соседних городков — ни один не дотянул бы до урба, хотя, скорее всего, все окружены крепкими стенами и внутри сидят хорошо вооружённые гарнизоны. Жить в приграничной полосе, по которой не один раз прошлась война, довольно опасно. Тонкими чёрными полосами по карте тянулись железные дороги. Их сеть здесь налажена с истинно имперской основательностью, чтобы снаряды и пополнения попадали на фронт так быстро, как это только возможно. Лишь благодаря нескольким дублирующим колеям и множеству хорошо укреплённых станций, контролируемых в основном гномами, до которых власть ещё толком не добралась, и смог бегать на своём бронепоезде фон Циглер.

— У кого в руках Фабрика, тот будет править всей этой землёй, — произнёс Шерловский. — С ним придётся договариваться даже властям из Славограда, потому что Фабрика — это сила!

— Лозунги, вообще-то, по части Сивера, — хохотнул Циглер, — или он поделился с тобой красноречием?

— Если бы не моё красноречие, господин фон Циглер-Амасийский, — ехидно заметил атаман, — то ты бы давно остался без своего любимого бронепоезда. Забыл, как твоя собственная команда хотела тебя скинуть и кто вышел к ним, кто с ними говорил?

Гном опустил глаза и мрачно засопел. Кажется, он ещё и ругался на каком-то из наречий своего народа, но делал это тихо, себе под нос, и никто не разобрал ни слова.

— Вот потому, господа, вам и не удалось ничего сделать с Фабрикой, — жёстко заявил я, — и с правительственными войсками вообще. Вы спорите, и вас бьют поодиночке.

— Хватит попусту языком молоть, жолнеж^[3], — обозвал меня непонятным словом Шерловский. Я до поры решил не оскорбляться. — Дело говори уже — дело!

— А дело проще некуда, — заявил я. — Всем вам я уже говорил, что нужно мне, и если мы вместе возьмём Фабрику, я уберусь оттуда, оставив её вам. Как вы будете после делить власть между собой — это ваше дело. Даю слово, что ни я, ни мои люди не влезут в это.

Как я уже знал, Оцелотти пообещал поддержку своих «Диких котов» в устранении конкурентов всем троим, каждый раз говоря, что они должны держать дело в секрете в первую очередь от меня. Все трое клятвенно заверили Адама, что будут немы как могила, и наше собрание стало тому порукой — таких честных взглядов я ещё не видел прежде. Оно и понятно: владеть Фабрикой, а значит, править всей округой, по их мнению, должен только один человек. И такой человек вполне может договариваться с нынешними властями Руславии, конечно, не на равных, но выторговать себе определённые условия он имеет большие шансы. Главное — не зарываться.

На самом деле, достань Шерловскому, фон Циглеру и Сиверу ума, перебори они собственные амбиции, и вместе смогли бы добиться куда большего, нежели поодиночке. Наверное, они даже понимали это, вот только амбиции не давали им поступиться и малой толикой власти.

— У тебя есть план атаки на Фабрику? — Циглер подошёл к делу с военной точки зрения.

— Само собой, — кивнул я, взял со стола пару карандашей, принесённых людьми Шерловского, и принялся наносить на карту окрестностей Фабрики понятные всем значки стандартной кодировки, утверждённой имперским генштабом ещё лет за двадцать до войны. — Твой бронепоезд, Циглер, нанесёт удар по оборонительным вышкам у ворот, а после пробьёт сами ворота. Главный калибр его как раз подходит для такой атаки, сам же поезд будет находиться вне досягаемости любого оружия, которым располагает Фабрика.

— А как только ворота вышибут, — наклонился над картой Шерловский, — в пролом ударят мои гусары.

— И красные куртки Сивера, — добавил я.

Как мне удалось выяснить, разные цвета длиннополых кафтанов у бойцов атамана обозначали принадлежность к разным родам войск. Правда, было их всего три — красный для кавалерии, синий — пехоте и чёрный — разведчикам и диверсантам. Вроде бы раньше в армии Сивера была и артиллерия, чьи бойцы ходили в зелёных куртках, но теперь пушек у него не осталось и этот цвет из войск атамана исчез.