Дальней дороги - Владимир Дмитриевич Михайлов

— Вот теперь — окончательно, — сказал он. — Ты не умолкай. Мы и так будем видеть тебя, однако не умолкай. Это было бы просто невежливо.

— Конечно, — сказал Волгин. — Это тебя зовут?

— Да, пора. И так я тут потерял кучу времени… В общем, ты все-таки не зря живешь, разведчик.

— Утешаешь?

— Утешаю. Что же, иногда и это нужно. Работай и думай. А лучше: сначала думай, потом… ну, дэ-дэ.

— Дэ-дэ, — откликнулся Волгин.

— Дальней дороги, Лена, — крикнул Маркус, закашлялся, схватился за горло и побежал к машине. Витька последовал за ним, на бегу он оглянулся и помахал рукой.

Лена подошла к Волгину, и он опустил голову. Но глаза его все так же оставались прикованными к машинам. К последней, к которой сейчас приближался Маркус. Потом привычный звук сирен разнесся над полем. Он пролетел трижды, затем включились двигатели.

Волгин долго стоял, глядя туда, где еще недавно возвышались корабли. Эти суденышки перевезут людей на обращающуюся вокруг Земли «Вегу», которая после этого возьмет курс туда, где, далеко, очень далеко от Солнечной системы, помещалась теперь центральная база Дальней разведки. Это будет дальняя дорога; та самая, которую принято желать друзьям.

Когда он обернулся, на опустевшей площадке не осталось никого. Только Лена стояла рядом.

— Я виноват перед тобою, — сказал Волгин. — Я обещал… а оказалось, что этого вовсе не нужно.

— Маркус счастливый, — сказала она. — Он улетел… Чем ты будешь сейчас заниматься?

— Не знаю… Но мне больно, что я не смог помочь тебе хотя бы так, как умел. А по-другому я не умею. Ты ведь знаешь — если разобраться, то никогда не умел…

Она покачала головой: как и всегда, об этом не надо было вспоминать.

— Понимаю, — грустно усмехнулся Волгин. — Ответ все тот же… Тяжело временами, но я привык.

— Разве? — спросила она и чуть улыбнулась.

— Если нет, то начну привыкать… рано или поздно.

— И все же, ты мог бы мне помочь.

— Как? — Волгин поднял голову.

— Ты дал мне новую надежду… и я не хочу расставаться с нею так скоро. Вообще не хочу расставаться. Я согласна с Маркусом, что так, как хотел ты, нельзя; но, может быть, можно как-то по-другому? Чтобы не нарушать ничего, не уничтожать ничего, и все-таки сделать по-своему. Можно?

— Не знаю, не представляю себе.

— Но ты подумай об этом! Может быть, не обязательно проникать в мозг твоей электронной иглой… Может быть, что-то совсем другое нужно человеку, чтобы он мог найти самого себя, а найдя — никогда уже не выпустить из рук. Сумей это, Волгин. Ты же сможешь, если только захочешь. Вас много, целый институт таких умных ребят… Спроси их; до сих пор ты ведь не очень-то их спрашивал. Кто-нибудь подскажет… Ну хотя бы для меня.

Волгин очень серьезно взглянул на нее.

— Я все сделаю для тебя. При одном условии: чтобы ты была поблизости. Чтобы я не забывал, для кого делаю… — Он помолчал, глядя в небо, потом покосился на Елену. — Иди ко мне лаборанткой. Вместо Витьки. Хочешь?

— Это тебе поможет?

— Да.

— Я подумаю, — нерешительно сказала она. — Подумаю.

Волгин грустно усмехнулся и стал насвистывать какую-то протяжную мелодию.

— Ты грустишь?

— Есть основание: я, кажется, всерьез остался один. Даже Витька ушел; а тот, кого родишь ты, кто мог бы возглавить следующее поколение, поколение новых людей, — он пойдет, как видно, другой дорогой.

— Пусть, Волгин, пусть идет какой захочет, — лишь бы она была дальней.

— Может быть, ты и права. Но мне от этого не становится легче, потому что в одиночестве, кажется, я не смогу сделать больше ничего. Пойдем, видишь — из шахты поднимают новый корабль. Начнется посадка, провожающие будут плакать, и как бы я не последовал их примеру.

— Ты говоришь об одиночестве. А друзья? Пусть далеко, но они все же есть.

— Друзья… Они добры, но иногда кажется, что они топчут тебя ногами и жгут на костре.

— Нет, — сказала Елена. — Это они месят твою глину и обжигают ее, чтобы ты стал твердым, и звенел бы чисто, и не раскисал в непогоду. Позови их — и они придут.

— Вот я зову тебя, — проворчал Волгин. — Что толку?

— Пошли, — сказала Елена. — Нам пора.