Первая грань - Артём Земцовский

– Записи об этом у нас есть, – перебил меня дознаватель, – вы решили задачу, что было дальше?

– Часы остановились, я вышел в коридор, там были ловушки повсюду, я шел по нему и не понимал что делать, потом потерял сознание, потом оказался у вас в руках, – я решил не сказать ни слова лжи, но в то же время не выдать вообще ничего, что казалось бы мне странным. Могут ли они понимать, когда я вру?

– Андрей Евгеньевич, я же просил вас: со всеми подробностями, а вы зачем-то обманываете своего сослуживца. Некрасиво, кто же вам будет прикрывать спину, случись что?, – на лице дознавателя появилась немного осуждающая улыбка, а у меня ком подступил к горлу. Что же делать?

– Да все так и было, там нечего рассказать даже. Я кидал монеты, как в Сталкере, чтобы не влепиться ни во что опасное. Потом свет выключился, я шел по ощущениям. Всё.

– Не нервничайте так, Андрей Евгеньевич, как скажете, всё так всё. Вы посидите, подумайте, не забыли ли чего. А я сейчас вернусь, – дознаватель покачал головой и вышел за дверь.

Я остался один в этой тесной маленькой комнатке и не понимал что делать. Я не мог оценить последствия ни одного из действий и как всегда выбирал сказать меньше, чем я знаю. И я не мог лишиться личного обучения! Я не доверял Организации, не после того, что видел в видении про свою жену!

Так, в мыслях о лучшей стратегии разговора прошел час. Никто не вернулся в комнату, мне нечего было делать и я решил было использовать Сосредоточенность. Встал на ноги, начал поднимать руки и очень захотел ударить себя по лбу. Что ж ты за дурак такой, так легко спалиться? Всего час и выдать все секреты? Немного размялся и сел обратно.

Еще через какое-то время вернулся дознаватель.

– Ну что, Андрей Евгеньевич, надумали что-нибудь? Давайте я вам немного помогу. Вы провели в обучающем конструкте восемнадцать часов. Восемнадцать. Ваши коллеги вышли спустя три часа, как и было задумано. Где вы находились, что вы видели, что вы делали?, – все следы улыбки пропали с лица дознавателя, каждый вопрос хлестко отдавался во мне, казалось неся явную угрозу.

– Я же сказал, я шел по коридору, выключился свет, я потерял сознание, потом вы меня достали. Не знаю я где я был!

– Хорошо, раз вы не хотите по-хорошему отвечать на мои вопросы, мне ничего не остается, как применить особые меры, – Дознаватель картинно медленно выключил диктофон и посмотрел на меня, – Где ты был?

Дознаватель махнул рукой, и я инстинктивно поставил щит. После небольшого сопротивления, щит разрушился, опадая осколками. Я не успел даже испугаться, как заметил что моя рука мигнула. И начала краснеть. Я неверяще смотрел на нее, чувствуя все больший и больший жар. Стиснув зубы, попробовал применить изменение материала, но шар пустоты как будто отскакивал от моей руки. А она тем временем все больше и больше горела. Ощущения были такие, словно ее поджаривают на гриле. Я закричал, забываясь в этой боли, и тут все прекратилось, в единый миг. Моя рука, целая, невредимая, лежала на столе. Я инстинктивно вскочил…попытался вскочить, но понял, что я не могу двинуть ничем, кроме головы.

– Что...происходит?, – хриплым от крика и боли голосом спросил я.

– Я же вам уже сказал, особые меры, – дознаватель виновато развел руками, – Я понимаю, что они могут быть не очень приятны, но действенны однозначно. Итак, Андрей Евгеньевич, где вы были, что вы видели, что вы делали?

– Да я же вам уже сказал, вышел в коридор и потерял сознание, – застонал я.

– Зачем вы меня обманываете, Андрей? Если бы это было так, мы бы знали, что с вами произошло. У нас имеется возможность записи информации в конструкте, но записи о вас после второго часа просто нет. Понимаете? До вопроса “Как вы это сделали?” мы дойдем немного позже. Сейчас я хочу знать: где вы были?

Другая моя рука начала краснеть так же, как первая, но весь процесс проходил намного быстрее. Уже через несколько секунд я кричал и просил прекратить это. Не знаю, почему я не говорил им что было на самом деле. Может, из чистого упрямства, может, потому что это был единственный способ вернуть жену. Но я чувствовал, что надо держаться, что если я расскажу все как есть – я проиграл. Но и терпеть эту боль больше не мог.

– Я вспомнил! Вспомнил, прекратите!, – боль тут же исчезла, – перед тем, как потерять сознание, я почувствовал, что коридор как будто менялся… Слышите?, – дознаватель заинтересованно посмотрел на меня, а я на пределе сил старался не выдать ничего лишнего, от захлестнувшей меня эйфории после исчезновения боли. – Как будто… Не знаю! Я же не видел ничего! Света не было!

– Это все, что вы вспомнили, Андрей Евгеньевич? Как жаль, как жаль…

Дознаватель махнул рукой, и я приготовился к очередной порции боли. Но ее не было. Я облегченно выдохнул…попытался выдохнуть, и не смог этого сделать.

Я неверяще посмотрел на него – неужели он хочет меня убить? Я открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег. Желание вдохнуть становилось почти нестерпимым, я начал царапать свою грудь, в глазах темнело, я из последних сил пытаясь сделать хоть что-то выставил щит.

И тут я заметил, что я снова могу дышать Я судорожно вдохнул и увидел, как будто в замедленной съемке, как дверь, сорванная с петель впечатывается в щит дознавателя. И когда только он успел его поставить? Затем, с небольшим перерывом в тот же щит влетели два бойца, которые тащили меня в допросную, и осели там же, куда упали, потеряв сознание.

За ними ворвался взлохмаченный, в неизменном спортивном костюме, Толян.

– Да ты охренел, Гоша! Моего подопечного! Пытать в задворках! Моего!, – Толян махнул рукой, и, даже не замечая щита, откинул дознавателя в стену и замуровал там, оставив свободной только голову и часть груди, – Это залёт, Гоша, я такое не прощаю.

Дознаватель презрительно скривился и произнес:

– А, Анатолий Евгеньевич, добрый день. Кажется, произошло небольшое недоразумение. Мы с Андреем Евгеньевичем просто беседовали, правда же?, – он