Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

Пушкин в этот момент доставал из мешка оружие. Два североамериканских револьвера засунул в карманы плаща, в руки взял устрашающего вида старинный мушкетон, почти крупнокалиберное ружье, в котором вместо пули был мелко порубленный в сечку свинец. На расстоянии десяти — пятнадцати метров эта «коса дьявола» могла целую дюжину солдат снести со своего пути.

— Вы рот-то откройте, а уши закройте, — посоветовал Пушкину более опытный товарищ, когда они спрятались за стволом огромного дуба в саду. — Сейчас так бахнет, что живот можно с непривычки опорожнить.

Пушкин, следуя совету, открыл рот и заткнул пальцами уши. Приготовился.

— Сейчас…

Однако, ничего не случалось, и поэт в нетерпении выглянул из-за дерева. И именно в этот самый момент грохнуло так, что взрывной волной Пушкина повалило на землю и чуть присыпало поломанными ветками и кусочками черепицы.

— Матерь Божья… Бахнуло-то как… Не обманул стервец боцман. Выходит, порох и впрямь, самый свежайший… Эй, Александр Сергеевич, вы куда?

Но поэта уже и след простыл. У дверей флигеля мелькнула его фигура в плаще и исчезла. Потом сразу же грохнул мощный выстрел, и из окна с кучей осколков вылетел полный лысый мужик.

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

Несколькими минутами ранее…

В небольшую комнатку вошел полный мужчина в черном плаще с глубоким капюшоном, который полностью скрывал его лицо.

— Брат-магистр, большой капитул собран, — с этими словами глубоко поклонился, а когда выпрямился, то скинул капюшон. Де Баранту, а этим человеком оказался именно он, французский посол и хозяин этого дома. — Нам пора.

Магистр кивнул.

Он был одет в бархатный плащ, красный цвет которого подчеркивал его особый статус в ордене. Лицо также было сокрыто капюшоном, отчего редкий член ордена мог поклясться, что видел лицо своего магистра.

— Все в порядке?

Теперь пришла пора де Баранта кивнуть.

— Пришли почти все, кто должен был прийти, — негромко шептал посол. — Даже сам великий князь… Все ждут вашего слова, брат-магистр.

— Хорошо.

Конечно, голос магистра ордена, был безэмоционален и, как всегда, равнодушен, но торжествующие нотки ему все же не удалось спрятать.

— Очень хорошо.

Надвинув капюшон еще глубже, он вышел из комнаты и пошел в сторону бального зала. Сегодня должно было состояться не просто рядовое собрание, а официальный капитул ордена Розы и Креста, где будут избраны новые братья-рыцари.

— Хм, рыцари, рыцари… Посмотрим, что вы за рыцари, когда придет время.

Но избрание новых рыцарей отнюдь не было главным событием сегодняшнего вечера. Сегодня граф Сассекский должен был представить капитулу второго магистра — великого князя Александра Николаевича, самого цесаревича. Поистине эпохальное событие не только для ордена, но и для этой варварской страны, который всегда была и оставалась Россия. Магистром станет будущий император, и тогда орден невероятно возвысится.

— Да, и настанут благословенные времена, к истине вернутся миллионы заблудших варварских душ.

Магистр даже позволил себе улыбнуться, чего очень редко с ним случалось.

— А если постараться, то будущий император может быстро стать нынешним… Ведь, с Павлом все получилось. Так, почему не получится с его сыном?

Пересек малый зал и, наконец, оказался перед высокими дверьми, украшенными резьбой и позолотой. Осталось лишь войти.

— Обязательно получится.

С улыбкой схватился за дверные ручки, и тут раздался страшный грохот. Его, как невесомую пушинку, подбросило в воздух, а после с силой швырнуло в стену.

Глава 11

И как дальше?

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

Грохнуло знатно. В один момент пол взбрыкнул и пнул его, со всей дури приложив о стену. От сильного удара рот наполнился кровью, перед глазами завертелись мушки.

— Мишка, б…ь, черт рогатый, это точно порох? Может тротил? Чуть Богу душу не отдал…

Со стоном поднялся, жутко кашляя от висевшей в воздухе пыли. Глаза забиты грязью, ничего толком не видно, тереть пришлось.

— Ну, Мишаня, дал стране угля. Черт!

Сослепу о что-то споткнулся, и растянулся на искореженном полу, уткнувшись лицом в чье-то тело.

— Труп…

Перед ним валялся слуга в ливрее, раскинув руки в разные стороны. Грудь разворочена, ребра выворочены наружу. Голова повернута вбок, а на лице застыло детское жалостливое выражение, словно бы спрашивал, а за что его убили. Жуткое зрелище.

— А ты, Саня, как думал? Лес рубят — щепки летят… Решил воевать — воюй, нечего сопли жевать.

О морали хорошо думать, когда сидишь в тепле в уютной квартире и на мягком диване, пьешь чай с пирожным. Если же твоих детей похитили и вот-вот убьют, то о морали вспоминаешь в последний момент.

— Да, к черту сопли!

Ощерился, как зверь, клацнув зубами. Из-за пазухи сам собой выскользнул револьвер, щелкнул курок, и ствол начал искать жертву. Сейчас здесь не было Пушкина, повесы и шутника, поэта и записного ловеласа, который гениально слагал стихи, сочинял оригинальные и смешные остроты. Здесь был палач, который пришел карать.

— К черту!

За окнами разгорался пожар, яркими сполохами огня освещая разгромленную комнату. В противоположной стороне чернел дверной проем, который вел дальше, в северное крыло дворца. Как сказал Дорохов, именно там и держали детей Пушкина.

Пригнувшись и выставив вперед револьвер, быстро пошел вперед. Времени было в обрез. Неразбериха, поднявшаяся после взрыва, вскоре закончится и тогда, у него, вообще, не останется шансов спасти своих детей.

Чем дальше он заходил, тем меньше разрушений встречал. В новом зале, куда удалось добраться, обстановка почти не пострадала. Золоченая лепнина на потолке выглядела целой, висели ровно картины на стенах, под ногами не скрипели куски штукатурки, почти не пахло дымом. Можно было закрыть глаза, и на какое-то время представить, что все осталось без изменения.

— Они где-то здесь, — Александр жадно вслушивался в тишину, пытаясь услышать голоса своих детей. — Где же их спрятали? Суки…

Шагнул к двери, и медленно потянул ручку на себя. Оттуда упал луч света. Похоже, там горела свеча.

— Хто тама? — раздался из-за двери хриплый голос. — Архипка, ты? Чаво молчишь, окаянный? Ась?

Пушкин вжался в стену, стараясь не издать ни звука. Ему, вдруг, показалось, что услышал детские всхлипы.

— А вы, хватит реветь, а