Испивший тьмы - Замиль Ахтар

Я подставил Компанию под удары стрел его ханжества. И цена моей ошибки для наших акционеров и влиятельных банкиров вроде Лаля может оказаться фатальной.

– Да, мне был нанесен удар, – сказал я. – Но ты меня знаешь, Лаль. Я не отступаю. – Я вспомнил, что говорил мне Михей. – Настойчивость открывает много замков.

– Иосиас – не какая-то потаскуха, с которой ты настойчиво пытаешься переспать.

– Потаскуха и есть. Я владею тем, что он хочет получить, просто он этого не понимает. Дай время, и я заставлю его понять.

Лаль стиснул четки в кармане.

– У тебя есть время до зимы. И уже холодает.

К нам приближался еще один человек, и это побудило Лаля уйти. Незнакомец носил роскошные серебристые усы. Когда он улыбался, лоб и щеки становились розовыми и округлыми.

– Мы не имели удовольствия познакомиться, – произнес он на саргосском, протягивая мне руку. – Я Роун, экзарх Семпуриса.

Я ответил на рукопожатие:

– Я…

– Капитан Васко деи Круз из Компании Восточных островов. Я с большим удовольствием выслушал твое вчерашнее предложение.

– Ты был в зале?

– В глубине. Раньше я занимал гораздо лучшее место.

Да, в свое время он был великим герцогом Крестеса, это все равно что быть визирем при шахе. Но после неудачи в Сирме Иосиас сместил его с этой должности.

– Ты довольно хорошо говоришь на саргосском, – заметил я.

– Я украл свою первую жену с вишневой плантации на вашей стороне континента, – опять улыбнулся он. Несмотря на возраст, черты лица за серебристыми усами были мягкими. – Осмелюсь сказать, что это она сделала меня тем, кто я есть. Пусть я крестеец по крови, но сердцем наполовину саргосец.

– Странно это слышать. Мне известно, что семпурийцы не особенно приветливы с чужаками.

Роун хмыкнул:

– Гордость всегда была величайшей слабостью моего народа. Мой отец говорил: «Наша кровь течет с самой горы Дамав». Разумеется, он лишил меня наследства. Отказался даже поцеловать своих наполовину саргосских внуков.

– Тогда как же ты стал экзархом?

– В самом деле как? – ухмыльнулся он. – У меня есть для тебя загадка. Трое поднимаются на самую высокую гору на свете. Один начинает с подножия, другой с середины, а третий – почти на самом верху. Кто из них дойдет до вершины?

Никогда не любил загадки, хотя эта несложная.

– Тот, кто начинает с подножия. Проходя трудный путь, он учится забираться наверх.

Роун кивнул, подняв брови:

– Ты единственный, кто ответил так. Но ответ неверный.

– Тогда кто?

– Тот, который начинает посередине. В отличие от начинающего наверху, он научится карабкаться вверх. Но, в отличие от того, кто начинает с подножия горы, ему некуда отступать. Он либо поднимается, либо падает.

– И у него сразу есть преимущество.

Роун поднял палец:

– Да, есть.

– Так ты представляешь себя человеком посередине?

– Я? – Роун покачал головой. – Я всего лишь старик. В свои зрелые годы я философ, который наслаждается вином в своем саду. Восходить на горы – дело молодых и, осмелюсь заметить, глупых.

Это он про меня?

– Кстати, о горах. Я хотел бы, чтобы ты увидел Дамав, – продолжал он. – Наши ученые говорят, что гора так высока и так наполнена огнем, что пожирает холодные облака, плывущие с ледяных островов, и потому Семпурис круглый год купается в солнце. Даже в самый разгар зимы, когда Пендурум на севере замерзает, наши фермы и виноградники наслаждаются теплыми объятиями солнца. – Он ухмыльнулся и поднял бровь. – Как и Тетис, наш портовый город, который нуждается в некоторых инвестициях.

Теперь он меня заинтересовал.

– Пожалуй, я приеду посмотреть на гору Дамав. И на Тетис, конечно же.

– Замечательно. Знаешь, наши равнины по большей части поросли лесом. Его зовут Мертвым лесом, хотя он гораздо красивее, чем можно представить. В это время года листья там становятся красными, золотыми и пурпурными. Вид из окон моего поместья прекрасный.

– Я хотел бы это увидеть.

– Тогда я прикажу вассалам подготовиться к твоему прибытию. Так приятно обрести нового друга, даже в столь позднем возрасте.

– Никогда не бывает слишком много или слишком поздно.

Мы снова пожали друг другу руки. И его улыбка, и слова внушали симпатию. Хотя больше он не был великим герцогом и не входил в ближний круг императора, он еще к чему-то стремился.

Оставалось надеяться, что стремился он к власти.

Если я собираюсь на запад, в Семпурис, то не могу бросить Мару. Но Михей держит ее в своих лапах. Учитывая близость зимы и открытую угрозу со стороны Лаля, времени на ее освобождение осталось немного.

Михей вошел в часовню Лена, и в моем сердце загорелась надежда. Две Аркебузы, надежный, как и всегда, исполнил свой долг.

Оглядев часовню, Михей заметил меня позади собравшихся прихожан. Он накинул шерстяной капюшон, но я сомневался, что его кто-то узнает. Никто не ждет, что к нему подойдет мертвец.

Хотя Михей выглядел необычно. Редко встретишь одноруких мужчин такого роста. Если из могилы восстал Ираклиус, кто сказал, что и этот не сможет?

Пока священник лепетал что-то о Последнем суде и Фонтане, Михей встал со мной рядом и спросил:

– Как ты это сделал?

Я хотел, чтобы он доверял мне и вернул Мару.

– Ты же спал с Ахрийей. Вот и у меня есть подруга-дэв. Ее дочь, Таурви.

– Значит, это был оборотень.

– Не просто оборотень, а лучший.

– А что сделают с моим телом?

– Нездоровое любопытство? Его вывезут в море и бросят за борт. Конечно, оно приплывет обратно.

Михей удовлетворенно кивнул.

– Ты хотел со мной встретиться.

– Думаю, ты знаешь зачем. Я спас тебе жизнь. А теперь дал тебе новую. Ты можешь взять любое имя и жить как пожелаешь. Мертвеца никто не станет искать. Взамен я прошу лишь об одном – верни мне мою семью.

– Для торговца ты не слишком хорошо умеешь демонстрировать свой товар.

– Ладно, признаю, я пытался тебя использовать. Я помогал тебе не от чистого сердца, а ради собственной выгоды. Но с тем делом покончено. Я протягиваю тебе руку с миром, Михей.

– О Архангел, осени нас своими крылами, – запели окружавшие нас прихожане.

Казнь Михея придала воодушевления их голосам. А ведь он никого из них ничем не обидел.

– Есть одна проблема, – сказал Михей. – Твоя семья не хочет иметь с тобой ничего общего.

– Все же это моя семья. Что бы чувствовал ты, если бы кто-то забрал твою?

– Мне это знакомо – жуткая боль, ничто не может ее унять. Хоть весь мир завоюй, все