Девичник в космосе - Виктория Серебрянская

пустыми оболочками в космосе, подчиненные буканьера вынесли с них все, что только было можно. Особо, конечно, там было не с чем разбираться. Но, поскольку я не медик, то некоторое время у меня на это ушло все равно, приходилось вчитываться в инструкции. И Шраму пришлось почти за шкирку собственноручно тащить меня в капсулу, едва я успела определить на свое место последний флакон медицинского заживляющего пластыря-клея.

Мы оба устали за этот день так, что не было сил разговаривать. Но тем не менее, молча вернувшись в каюту после того, как корабль лег на заданный курс, приняли душ и взяли в пищевом автомате себе то ли поздний обед, то ли ранний ужин. И только съев его (Шрам — очередное мясо, а я кусок какой-то инопланетной рыбки), оба устроились у стола с терминалом.

У меня не имелось ни малейшей догадки, почему Шрам захотел присутствовать при том, как я ищу информацию по «райской сыворотке». Он тихо сидел у меня за плечом в то время как я создавала фейковый аккаунт, как особыми приемами наматывала историю посещения на нем. Это было муторно. Но вновь созданные аккаунты не допускались к той информации, до которой я надеялась добраться.

— Не знал, что ты так умеешь, — в какой-то момент вкрадчиво выдохнул мне на ухо буканьер.

Я фыркнула:

— Не горжусь этими навыками. Это отголоски моей беспризорной юности. — Вдаваться в подробности не хотелось. Но от пристального взгляда Шрама ухо горело огнем. И я нехотя пояснила: — Мама рано умерла, меня взял к себе до совершеннолетия дядька, мамин брат. Но особо за мной не следил, позволяя вытворять все, что мне вздумается, и водиться с теми, с кем хочу. Среди моих приятелей был один очень умелый хакер. Он-то меня и научил некоторым приемчикам.

Шрам снова хмыкнул. А я вернулась к работе. И уже через минут двадцать пошла первая информация.

Чем дольше я рылась в галанете, тем больше вопросов у меня возникало. Везде, куда бы я ни совалась, значилось, что «райская сыворотка» находится на стадии разработки, и работы над ней зашли в тупик. Сама сыворотка вроде бы уже была готова. Но в процессе тестирования выяснилось, что коктейль патогенов в ней подвержен неконтролируемым мутациям. И противовируса к ней нет. Соответственно, применять ее нельзя, зараженные ею планеты были обречены превратиться в пустыни, лишенные всего живого. Причем «райская сыворотка» действовала не только на опасных хищников, ради которых ее и начали разрабатывать, она убивала все. Даже простейшие микроорганизмы. Те тоже постепенно теряли способность делиться и, следовательно, размножаться. Мы с Шрамом переглянулись. И я принялась с утроенным рвением искать информацию. А потом все изменилось.

На эту видеозапись я наткнулась совершенно случайно. Собиралась уже выходить с форума коллег-генных инженеров, на котором я раньше постоянно сидела под своим настоящим именем. Здесь обсуждались разные разработки. В том числе и моя. Работу над которой я не завершила. Кое-кто из знакомых ников сетовал, что я пропала без следа и такой полезный труд не будет завершен. Я горько улыбнулась, прочитав эти слова. Говорить здесь было не о чем. И я так бы и ушла. Если бы взгляд не зацепился за хвастливое сообщение посетителя форум под хвастливым ником «Цезарь».

Меня сначала зацепил сам ник. Это было настолько свое, родное, земное, что у меня защемила душа. А потом я прочитала само сообщение:

«Рано, друзья, разводите панихиду. То, что один ученый исчез на просторах космоса, еще ничего не значит. Есть сотни и сотни других, не менее талантливых и знающих. Вы еще очень и очень удивитесь. Дайте только срок»

К сообщению была прикреплена видеозапись. И я, словно под гипнозом, щелкнула по ней, запуская воспроизведение.

Видеозапись оказалась вырезкой из записи какого-то конгресса или съезда. На котором вездесущие журналисты брали интервью у известных и интересных широкой общественности личностей. Фоном служила живая, колышущаяся масса разумных в строгих костюмах и офисных платьях. Но меня это мало интересовало. Потому что… в кадре был Стейн. И Милата.

У меня перехватило дыхание, а перед глазами потемнело, когда я увидела, как улыбается моей подруге мой жених. С любовью, нежностью, обожанием. Та же, как он смотрел совсем недавно на меня. И сердце в груди с силой ударилось о ребра.

В первый момент подумалось, что это старая запись. Еще тех времен, когда Стейн не знал меня. Но в следующий момент все мои надежды и иллюзии рухнули, как карточный домик на песке. Стейн заговорил, прижимая к себе Милату, как самое большое сокровище в его жизни:

— Я понимаю ваше недоумение. Мне неприятно об этом говорить, но мы с Милатой любили друг друга еще до появления Ольги в лаборатории, и планировали пожениться. А потом Ольга влюбилась в меня как кошка. И вышестоящее руководство, чтобы удержать нужного Альянсу, перспективного инженера-генетика, приказало мне заключить с ней помолвку. Я не мог не подчиниться.

— Но, насколько я знаю, — раздался дружелюбный голос журналистки за кадром, — у вас дело шло к свадьбе. Как вы это прокомментируете?

Стейн пожал плечами:

— Да, я бы женился на Ольге. Мы с моей любимой оба хорошо понимали важность и ценность исследований Милоградовой. А потому Милата была согласна потерпеть. Пока Ольга завершит исследования и запатентует свое изобретение. После этого я бы подал на развод. Ценность Милоградовой для Альянса на этом исчерпывалась. И я имел право получить свободу.

Я невольно скрипнула зубами. Как цинично. «Имел право получить свободу!» А вместе с ней и половину того, что заплатил бы мне Альянс за изобретение. Мразь!

— А вы не задумывались о том, что Милоградова могла изобрести еще немало полезного, но ваш развод ее бы сломал? Если она, по вашим словам, так вас любила. И что теперь будет с наработками Ольги Милоградовой? Кто их унаследует?

Стейн опять изящно пожал плечами:

— Ольга была сиротой, у нее не осталось родных на Земле. С этой стороны наследовать некому. Но! Мы с Ольгой перед свадьбой не только заключили брачный контракт, но и составили завещания друг на друга. Так что ее наработки не пропадут. Над ними уже работают, и я уверен…

Больше я слушать и смотреть не смогла. Сердце и душа разрывались на части от боли. Глаза застилали слезы. Я вскочила, кажется, уронив стул:

— Лжешь! Не было никакого завещания!..

* * *

…— И что, она так и лежит? — тихий голос, полный недоумения, настырно пролез в уши, пробравшись сквозь плотный кокон безразличия и боли, который меня окружал.