Девичник в космосе - Виктория Серебрянская

«Не посещает санблок» так и повисло в воздухе.

— А что вообще произошло? — поинтересовался первый голос спустя почти минуту, когда я уже снова начала погружаться туда, где не было ни Шрама, ни меня, ни… предательства.

— Если бы я понял! — раздраженно буркнул в ответ Шрам. — Сидела, искала информацию по тому дерьму, что мы притащили с Аверсума. Потом посмотрела какое-то видео, где обсуждались ее наработки. А потом словно с ума сошла. Вскочила, орет, что не было никакого завещания, чуть не грохнула терминал. Едва успел перехватить. А она в слезы. Ну я и положил ее на кровать, думал, наревется и успокоится. А она… Затихла, будто умерла. И на меня не реагирует, чтобы я ей не говорил. — И добавил с каким-то отчаянием: — Я не знаю, что делать!

И снова несколько секунд тишины. Тревожной, тяжелой, тягучей. А потом первый голос озадаченно протянул:

— Тебе не кажется, Шрам, что здесь просто воняет какой-то подставой? Во что мы ввязались?

— Кажется, — со вздохом отозвался буканьер. — Но я понятия не имею, куда мы вляпались на этот раз. А надо разбираться. Вечно играть в прятки не выйдет. Когда-то придется выйти из тени. Хотя бы для того, чтобы пополнить запасы. И до того времени хорошо бы уже понимать, что нам грозит.

— Я б посоветовал бы сунуть ее под ледяную воду, — мрачно буркнул первый, которого я никак не могла узнать.

— Рехнулся? — нервно хохотнул в ответ Шрам. — Да Ольга меня потом по переборкам тонким слоем размажет!

— Зато не останется равнодушной! — авторитетно отозвался его подчиненный.

— Шел бы ты… — проворчал в ответ Шрам. — Советчик нашелся!

— Как хочешь! — легко отозвался первый. — Я предложил, как лучше. Сам же говоришь, что она второй день лежит носом к стене.

Сколько?! Упоминание о том, что мой ступор длится вторые сутки, оказалось для меня тем самым ледяным душем, который предлагал неизвестный советчик. Я дернулась. А потом медленно повернулась на другой бок. Чтобы увидеть собеседников.

Тело оказалось словно деревянное. Будто не мое. И подчинялось с трудом. Я невольно скрипнула зубами, когда из-за восстанавливающегося кровообращения онемевшие участки тела противно закололо. Наверное, на этот звук Шрам и обернулся. Увидел меня. И выдохнул встревоженно-радостно, бросаясь ко мне словно наседка к цыпленку:

— Оля! Очнулась… Ну наконец-то! Ну ты меня и напугала! — простосердечно признался Шрам, присаживаясь на край кровати. — Как ты себя чувствуешь? Что-то хочешь? Что это было вообще?

Чуть поодаль замер тот самый яоху, в компании которого я брала кровь у проникшего на корабль подручного Тейта. Как его звали? Оруэл, кажется. Странно, что я не узнала его голос.

Контроль над телом возвращался очень медленно. Через тысячи раскаленных иголочек, пронзающих его. Я сидела, ждала, когда этот процесс завершится, и смотрела в сиреневые глаза Шрама. Кем бы ни был этот буканьер: пиратом, модификантом, изгнанником, преступником, он оказался в тысячи и тысячи раз честнее, чем мой жених, с которым я собиралась прожить остаток своей жизни. И подруга, которой я наивно доверяла, как себе. Идиотка.

— Предательство, — мне с трудом удалось протолкнуть сквозь ссохшееся, спекшееся горло одно-единственное слово. — На том видео был мой жених. — Я на секунду замолкла, а потом поправила сама себя: — Бывший жених. И бывшая лучшая подруга.

Яоху, притихший сразу же, как я заговорила, и постаравшийся слиться со стеной, шумно, со свистом втянул в себя воздух. Шрам оказался чуть сдержанней. Лишь кивнул и скупо сообщил:

— Я догадался, что это не чужие тебе разумные. Но не совсем понял, о каком завещании и каком брачном контракте шла речь…

Эти простые слова для меня оказались сродни спусковому крючку, последней искры, после которой разгорелся неукротимый лесной пожар. Наплевав на свое состояние, я вскочила, становясь коленями на постель, и иступлено заорала прямо в ошарашенное такой реакцией лицо пирата:

— Не было никакого завещания! И не было никакого брачного контракта! Этот ублюдок меня не только предал, но еще и обобрал! Присвоил себе все, что у меня было!..

Тело пронзило болезненной судорогой и я, завывая, словно помоечный кот, у которого из-под носа увели подругу, завалилась на бок, безрезультатно скребя скрюченными пальцами простыню.

Мою истерику прекратили просто и без затей: Оруэл рывком приподнял меня и вкатил мне пощечину. Схватившись за пострадавшую щеку, я с ненавистью уставилась на яоху. Но тот не поддался. Ответил мне твердым взглядом:

— Извиняться не буду. Хоть и понимаю твои чувства. И не смотри на меня так. Я тоже, как и ты, был нормальным, полноценным гражданином Альянса. Пока не угодил в одну из подпольных лабораторий по модификации генома. Это Шрам рожден от модифицированной. А меня изменили в лаборатории, когда я уже давно состоялся как… Впрочем, неважно. Все равно я все потерял. Но охотно и с удовольствием помогу тебе отомстить за нас обоих. Или у тебя кишка тонка?

Издевка в последней фразе заставила меня по-волчьи оскалиться в ответ:

— Не дождешься! Я Стейна наизнанку выверну!

Яоху одобрительно кивнул в ответ:

— Вот это по-нашему! Приводи себя в порядок и приходи в комнату отдыха. Вместе покумекаем, что можно сделать.

Оруэл покинул каюту, не оглядываясь, оставляя нас со Шрамом наедине. Когда в соседнем помещении всхлипнула сжатым воздухом дверь, оповещая нас, что мы остались одни, я виновато покосилась на буканьера:

— Прости.

— За что? — Шрам, наверное, во время моей истерики отошедший от кровати подальше, вернулся назад, присел и погладил меня по щеке. — Каждый из нас имеет право на слабость. Главное, чтобы рядом в эту минуту оказался тот, кто сможет подставить плечо и поддержать в трудную минуту. Не думай об этом. Ты сильная. Ты очень сильная, я это увидел в твоих глазах еще там, у Тейта в ангаре. Ты справишься со всем. А я помогу чем смогу.

Шрам поглаживал меня по скуле и по щеке в такт своим словам. А договорив, подушечкой большого пальца нежно очертил контур губ. Наверное, будь я в более спокойном настроении, я бы растаяла от этой нехитрой ласки. Во всяком случае, искры в сиреневых глазах Шрама недвусмысленно указывали на то, что ждут от меня именно этого. Но во мне все еще тлела злость и ненависть за предательство. Мне было не до нежностей.

Мотнув головой, чтобы сбросить руку Шрама, я без особого раскаяния пробормотала:

— Прости. Не сейчас.

Он понимающе усмехнулся в