За холмом - Дмитрий Шишкин

– Открытость нашего Совета просто поразительна и безгранична, – продолжил редактор, постоянно глядя на Бегемотика, улавливая малейшую его мимику, чтобы вовремя сориентироваться, если вдруг начнёт болтать лишнее. – Один из пришельцев живёт в семье члена Совета, и нам соблаговолили его предъявить, более того, разрешили сделать с ним интервью. Заметьте, коллеги, эта честь нам выпала ещё до того, как его допросят в Совете!

Журналист с помощником, продолжая трясти головами (что они делали под любые слова редактора, когда его взгляд мельком скользил в их сторону), зааплодировали, а стажёр восторженно взвизгнул.

– Но я бы попросил вас, – вмешался в разговор Бегемотик, – не задавать вопросов, которые будут звучать на допросе: как они сюда попали, с какой целью и так далее!

– Разумеется! Конечно! Понятно! – наперебой взялись заверять его сотрудники редакции, усилив тремор голов.

Журналист схватил блокнот, резким движением руки перелистнул страницу, сделал хищное лицо, сузил глаза и, потрясая карандашом, начал декламировать «вопрос»:

– Вы впервые в нашей стране. Скажите, насколько вас поразило совершенство аппарата государственного управления, позволяющего добиться социальной стабильности и выдающихся экономических успехов за столь короткое время после обретения суверенитета?

Мужчина замер и некоторое время не мог моргать.

– Ясно! – обрадовано сообщил корреспондент и что-то чиркнул в блокноте, пока его помощник активно строчил что-то в своём. – Действительно, трудно подобрать вот так сразу достойные слова восхищения.

– Э-э-э, – попытался что-то вставить путешественник, но это никого за столом не заинтересовало.

– Вы обратили внимание, в каком идеальном состоянии находится район города, в котором вы проживаете и развитие которого курирует член Совета, проявивший к вам гостеприимство?

– Ну-у…

– Да, да! Это просто блестящий пример заботы о городе! Наверняка вам в ваших городах не приходилось такого видеть!

– Это точно, – легко согласился пришелец.

– Прекрасно! Великолепно! – приговаривал журналист, продолжая что-то чиркать, пока от возбуждения не сломал грифель карандаша. Он протянул обломок помощнику, тот отдал журналисту свой карандаш, а этот принялся тут же точить.

– Скажите, – не удержался мужчина от того, чтобы не испортить это идеальное интервью, – а моих жену и сына пригласят сюда? Почему я один на вопросы отвечаю?

– Тебя достаточно! – отрезал Бегемотик. – Тем более что ты живёшь у нас и в газету ты попадешь на нашу страницу.

– Да-да! – кивнул редактор. – В прежние времена мы, конечно же, поставили бы материал о вас на первую полосу… – он вдруг съёжился под грозным взглядом сына члена Совета, замялся и продолжил уже не таким уверенным голосом. – Но сейчас, благодаря благословенному Совету и его мудрым решениям, мы не обязаны гнаться за сенсациями и прочей дешёвой популярностью. Сейчас мы поставим материал о вас на полосу уважаемого члена Совета, в этом номере она пятая. И в прежние, не такие благословенные, как сейчас, времена мы в глупой погоне за любовью публики, конечно же, приложили бы все усилия, чтобы сделать снимок всей вашей семьи, разместили бы его таким огромным… – глаза редактора мечтательно закатились, а руки сами собой раскинулись над столом, изображая воображаемую вожделенную, но недосягаемую огромную фотографию. – Но сейчас уровень развития нашего общества достиг такого культурного апогея, что мы ставим важные государственные вопросы во главу угла. Поэтому ваш снимок мы сделаем, как и положено, в два раза меньше снимка члена Совета и, как и положено, поставим его в подвал полосы, посвятив верхнюю часть важнейшим делам многоуважаемого старейшины, направленным на укрепление стабильности и усиление процветания нашего прекрасного края.

Редактор выдохнул, отчего-то залился краской и прижался к спинке стула, обхватив себя руками и нахохлившись, как замёрзший воробей.

– А можно посмотреть вашу прекрасную газету? – путешественник успел перебить уже открывшего рот журналиста.

– Конечно! – вновь ожил редактор, позабыв предварительно глянуть на Бегемотика. Он щёлкнул пальцами, и стажёр стремглав вылетел за дверь.

– Только давайте не затягивать! – недовольно распорядился франт. – У нас есть ещё мероприятия на сегодня, – покосился взглядом на путешественника, – и это в твоих интересах в первую очередь.

Мужчина кивнул. Увидеть сына, конечно же, хотелось сильнее всего. Он за последние дни даже по жене стал скучать, на чём с удивлением себя поймал вчера перед сном. К тому же здесь он своё любопытство почти полностью удовлетворил.

Пока стажёр тащил подшивку газет, журналист успел задать ещё пару бессмысленных высокопарных вопросов-выступлений, не требовавших, по большому счёту, никаких ответов от респондента. Он послушно мычал в ответ, кряхтел и разнообразно кивал.

Стажёр, пыхтя, припёр толстенную подшивку и плюхнул её на стол. Мужчина вскочил, все остальные тоже встали и столпились над кипой испачканной краской бумаги, будто видели её впервые.

Бумага была самодельной, толстенной и с прожилками плохо обработанных волокон – она бы прекрасно подошла для обёртки цветов. Краска на ней держалась плохо и местами уже облупилась и отлетела, хотя сверху был, надо полагать, последний номер.

В глаза бросился заголовок верхней статьи: «БУДЕМ С ХЛЕБОМ!» и под ним подзаголовок, также прописными буквами – «ПО МУДРОМУ РЕШЕНИЮ СОВЕТА СТАРЕЙШИН СЕЛЬЧАНЕ НАЧАЛИ СЕЯТЬ ПШЕНИЦУ». Он посмотрел ниже – абсолютно все тексты в газете были набраны прописными буквами, отчего жутко пестрило в глазах.

– Странно, у вас других шрифтов нет, почему все буквы заглавные?

Редактор на пару секунд задумался и застучал пальцами по столу, соображая.

– Понимаете ли, – отвечал он так, будто его кровно оскорбили, – мы уважаем каждую букву в наших текстах! Каждую, без разницы, где она стоит и какая должность или какое название с неё начинает писаться! Это понимание пришло к нам не сразу, конечно, но мы дошли до такого равенства самостоятельно, отказавшись от прежних, оскорбительных и зловредных правил, навязанных нашей стране пришельцами!

– Ага, раньше, значит, вы всё-таки писали и строчными, и прописными?

– Писали, – мрачно признался редактор и почему-то опустил голову, словно ему было сейчас безумно стыдно за содеянное в молодые годы. – Бывало и так, что одну важную должность мы писали с прописной, а другую, по невежеству и легкомыслию, свойственному нашей несерьёзной и поверхностной профессии, – со строчной. Мы каждую неделю исправляли ошибки, добавляя в правила новые исключения…

Он согнулся ещё сильнее, точно человек, бичующий себя, на его лице отразилась боль.

– Понятно! – радостно вскрикнул путешественник, научившийся разбираться в местных реалиях. – То есть на вас постоянно кто-то обижался за то, что не писали их должности с прописных, вы в итоге махнули рукой и решили сделать все буквы в газете заглавными?!