Фантастика 2025-170 - Анатолий Анатольевич Логинов

Я была готова просить у него прощения, что не надела дурацкое изумрудное плотное платье, и могла запросто признать свое поражение и его правоту. Ян был бы польщен, а я бы многое отдала, чтобы оказаться в платье Валентины.

Естественно, судя по испуганному и растерянному выражению моего лица, Ян мог бы об этом догадаться, но я уже не оборачивалась, не искала его взгляда, неуверенно взирая на своего похитителя.

Хотя на сей раз я добровольно пошла за ним.

– Наша первая встреча… – шепотом начал он, когда мы закружились в танце. – Желаю за все извиниться.

Это, как и многое другое, я не ожидала от него услышать.

– Я и забыла о ней. – Зачем-то вру после недолгой паузы. Вероятно, не вижу смысла отвечать как-то еще. Претензии и обвинения предъявлять не стану, разумеется, боюсь ответной реакции, которая может оказаться любой.

Я совсем не знала его, не могла предвосхищать его поступки, хотя после моих снов он, если честно, в некоторой степени стал мне близок. Ну… не он, а Константин из грез – добрый, улыбающийся, открыто и искренне любящий кого-то.

«Некую девушку, которая не является мной», – твердо сказала себе я.

Однако я не знала, что еще сказать. У нас не могло быть общих тем. И единственное, что вертелось на языке, пока мы двигались в безмолвном танце – это кем была для него Алена и что с ней случилось.

Но почему-то я брякнула, не планируя:

– Мне жаль, что нечто нехорошее, произошедшее давным-давно в твоей жизни, заставило тебя поступить со мной подобным образом.

Я надеялась, что фраза не прозвучала грубо. Я была искренней. Но не понимала: я что, пытаюсь проявить к нему сочувствие? Но ведь он виноват передо мной. Ничто не оправдает похищение.

Не заражусь ведь я, в конце концов, синдромом жертвы, проявляя нездоровый интерес к похитителю, стокгольмским синдромом[127] или как там его…

Константин на миг отпрянул и посмотрел на меня… испуганно.

А затем стал привычным мне Константином.

– Хочешь знать, что произошло? – глухо вопросил он.

Не я это произнесла, а он. Лично предложил признаться. Кстати, если Ян никогда не позволял себе проникать в мои мысли, чтобы читать их, то имелся ли кодекс чести у Константина?

От размышлений о том, что он роется в моей голове, мне стало неуютно – жгучий беспричинный стыд соревновался с гневом, но, к счастью, я сообразила, что знай он о том, что я и впрямь о нем думаю, отшатнулся бы от меня не сейчас, а гораздо раньше.

И эти рассуждения подтолкнули меня к уверенности в том, что Константин не прибегнул к своим потусторонним способностям.

– Если тебе будет удобно рассказать, – бесстрастно ответила я.

Рука Константина дрогнула, крепче сжав мои пальцы, но он столь же быстро ослабил хватку, однако успел выпустить на волю полчище мурашек, которые, как схлестнувшиеся лед и пламя, помчались вместе с током моей крови и разнеслись от эпицентра касания по всему телу. Как ни крути, а Константин вызывал во мне массу эмоций, включая как минимум ледяной ужас и обжигающее недовольство от вынужденной близости – только так я могла это объяснить.

– Несколько лет… несколько сотен лет назад, в одной из схваток меня расщепили. Но у меня получилось уцелеть. Стать прежним я уже не смог. Пытался, но… Последствия ты видишь сама.

Дрожь не отступала, но теперь она пробирала мое тело по другим причинам. «Его должно было стереть с канвы вселенной, – подумала я, – но он здесь – по-настоящему бессмертное и опасное существо».

– Как у тебя получилось уцелеть? – спросила я, хотя Ян уже успел немного рассказать об этом.

– Мать спасла меня. Можно сказать, совершила невозможное, – только и ответил он, ограничившись тем же самым, что поведал его брат ранее.

Я не имела смелости настаивать на большем. Мы помолчали. Я сделала несколько бесшумных, но глубоких вдохов, словно вхолостую, опять не получая нужного количества кислорода, а принялась разглядывать лицо Константина.

Оно было таким же, как и во снах: светлая кожа, кажущаяся в искусственном освещении весьма бледной, ровный нос, серо-синие глаза, чрезмерно напоминающие глаза Яна, четкий контур чувственных губ… я впервые обратила на них внимание, и они не были похожи на те, что имел черный дух.

Точнее, у него вовсе не было никаких губ.

Константин тоже смотрел на меня. В какой-то момент я осознала, что наши взгляды уже продолжительное время прикованы друг к другу.

– Я уже не стану показывать тебе тот… второй свой облик, – произнес он потусторонним, веющим ледяной неестественностью голосом. – Я же пугаю тебя.

И он, конечно, прав, но…

– Нет, – сказала я, сама не ведая, что творю, – я не боюсь.

«Больше не боюсь? Или хочу не бояться?» Ответа у меня не нашлось.

– Будь собой, – неожиданно проговорила я.

Константин помедлил. Его глаза полыхнули неуверенностью, которая никак не вязалась с его сущностью – смертельно опасной и ужасающей. Я кивнула, и получив подобие разрешения, он все же решился показаться мне.

Прямо сейчас я добровольно смотрела своему страху в лицо.

Глядела в знакомые вспыхнувшие рубины вместо его радужек. Как завороженная, не моргая, созерцала облупленную кожу, блестящий в свете лучин гной в рубцах, ткани оголенных мышц шеи, безгубый рот с темными расколотыми зубами и острые, будто покрытые серым камнем рога. А еще ощущала соприкосновение с костлявой рукой: пальцы скелета держали мои пальцы. И я почему-то не сбежала.

А позволил бы черный дух мне улизнуть?

Да и хотела ли я уходить?

Оторвав ладонь от его плеча, под которым практически не ощущалось живой плоти, я потянулась к его лицу и кончиком пальца коснулась влажной скулы, представляющей собой сплошную открытую рану. Коснулась невесомо, как ни странно, боясь причинить ему боль.

Будь я Аленой, как бы я поступила? И что должна была почувствовать?

Но ничего особенного не произошло. У меня не возникла тяга к Константину. Ни к одной из его форм, ни к одному из обликов. Отчего-то рядом с ним у меня начинало быстрее биться сердце, но эмоции не являлись ни симпатией, ни любовью. Но даже если я не нашла ответов на свои вопросы, то хотя бы впервые сумела посмотреть на него без панического ужаса.

Я вновь положила руку ему на плечо. Константин был таким молчаливым и спокойным сейчас, а его лицо оставалось серьезным. Я отметила, что за время, пока находилась здесь, он еще ни разу не улыбнулся.

В моих же снах он улыбался постоянно. Там он