Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

в его глаза. Точнее, в глаз — второй так заплыл, что даже не открывался. И там, в глубине она увидела наконец то, что хотела увидеть всё то время, пока они были вместе. Это был другой Кир, нет, тот же, такой же, её Кир, но всё равно другой. Повзрослевший, что ли. Не мальчик, эгоистичный и дерзкий пацан, а настоящий мужчина. Сильный, смелый, взявший на себя ответственность за неё и собирающийся защищать. Биться. До последнего вздоха. Она почти задохнулась от нежности, вглядываясь в его обезображенное лицо — жуткое, хоть в фильме ужасов показывай, но всё же — самое прекрасное лицо на свете.

— Я так и не дочитал ту книгу, — вдруг произнёс он.

От неожиданности Ника потерялась. Какую книгу? О чём он?

— Ну ту… твою книгу, — он увидел её замешательство и пояснил. — Помнишь, ты мне говорила, что она твоя самая любимая? «Два капитана». Я почти уже дочитал, совсем немного осталось. Думал, сегодня закончу.

— Кирка, — Ника не нашлась, что сказать, просто смотрела на него и даже, кажется, улыбалась.

— Чем там хоть заканчивается-то? Всё же хорошо, да? — с какой-то детской надеждой спросил он.

— Конечно, всё хорошо, — подтвердила Ника.

— Почему в книгах всегда всё хорошо, а вот в жизни… В жизни — всё плохо… У нас всё плохо… Получается, в книгах врут?

— Нет, Кир, не врут, — Ника замотала головой и заговорила, пытаясь убедить его в обратном, с такой горячностью, словно не было у неё сейчас ничего важнее того, чтобы объяснить именно это. — Не врут. Там всё правда. И неважно, как закончилось, понимаешь. Остались ли жить герои или погибли. Не в этом дело. Главное, что они смогли выдержать испытания достойно. Остаться людьми — честными, порядочными. Не предать тех, кто доверился им. Несмотря ни на что, понимаешь?

— А ты думаешь, что если бы Санька… Ну, если бы он… Если бы при нём пытали Катю, то он бы смог? Не предал бы?

Нике захотелось засмеяться — господи, ну какой он мужчина, мальчишка же. О чём он сейчас думает? Но потом посмотрела в его лицо и вдруг поняла о чём. И ещё поняла, как это важно для него.

— Не предал бы, — серьёзно и очень уверенно ответила Ника. — И ещё, Кирка, знаешь что? Мне кажется, что ты очень похож на него, на Саньку Григорьева…

Глава 27. Борис

«Что там Анна говорила про альтернативное правительство, которое мы с Пашкой перетащим к ней в больницу? Как в воду глядела. Вот тебе почти весь Малый Совет в полном составе», — Борис беззастенчиво разглядывал всех присутствующих. Он сидел на краю больничной кушетки, чуть поодаль от остальных, и тень, падающая на него, не давала разглядеть выражение его лица. Да всем было и не до этого. И Мельников, и Величко почти не отрываясь, смотрели на Павла, слушали его, а Павел… Борис перевёл взгляд на друга и снова почувствовал восхищение.

Павел как-то сразу, чуть ли не с первой минуты, как стартовал их импровизированный Малый Совет, вышел на первый план. И это случилось так естественно, что Борис даже не успел уловить момент, когда на смену скрывающемуся раненому узнику пришёл властный лидер — глава Совета. Вот, значит, какой он, Савельев, когда ведёт свои заседания. Как родился в этой должности. Бориса кольнула зависть.

А ведь и Олег Мельников, как всегда с иголочки одетый, с привычным выражением лёгкого пренебрежения на красивом лице, и массивный Величко, для которого Анна распорядилась принести кресло из своего кабинета, были далеко не простыми людьми, и очень часто именно за ними оставалось последнее слово, но здесь, сейчас они оба безоговорочно признавали в Павле лидера. Не без небольшого сопротивления, но всё же признавали. Борис невольно подумал, что, если бы тогда его план сработал, и место главы досталось ему, смог бы он так же подчинить себе этого зубра Величко? Вот уж не факт. А Павел смог. И сейчас эти два властных мужика, в дорогих костюмах, сидели напротив бледного, похудевшего Савельева, облачённого в больничную одежду, не самого лучшего, надо признать, качества — обычные светло-серые штаны и такая же рубашка, — и слушали его с почтением и явным уважением.

Савельев негромко говорил — раскладывал перед Мельниковым и Величко все их умозаключения. Борису эти разговоры уже оскомину набили, он знал всё, что скажет Павел, а потому за речью друга не следил — думал. И эти думы его тревожили.

Вот взять того же Константина Георгиевича — силён мужик. А ведь для него не только воскрешение Павла стало сюрпризом, он и его, Бориса, тут увидеть не ожидал. Однако взял себя в руки в считаные секунды и теперь внимательно слушал Савельева, лишь изредка скользя по Литвинову оценивающим взглядом. Что, списал меня со счетов, старый лис? Похоронил? А я, тут, с вами. Хотя… с вами ли?

Эта неприятная мысль и раньше приходила Борису в голову. Разумеется, приходила. Но он гнал её, отметал, заслонял другими, более важными на тот момент думами. А сейчас она снова выползла, эта тревожная мысль, и точила его изнутри. Ведь по сути, что поменялось? Пашка его простил? Пашка-то, может, и простил. Но его друг, хоть и глава Совета, а всё же не единоличный диктатор. И решение суда по нему никто не отменял. А исходя из этого чёртова решения получалось, что Литвинов так и остался преступником, заслуживающим смертной казни. Справедливо заслуживающим. И даже если Павел за него, и эти двое тоже встанут на его сторону, да хоть весь Совет — есть ещё люди, больше миллиона простых людей, для которых Борис Литвинов — воплощение зла. Это Пашка сейчас как долбаный Феникс вылезет из подполья и займёт принадлежащее ему по праву место. А ему, Борису, что делать? Продолжать сидеть тут, у Анны? Прятаться всю жизнь?

С Павлом они это не обсуждали, Борис нарочно не поднимал мучившую его тему — боялся. До сегодняшнего утра они с Савельевым были примерно равны — оба мертвы для мира, оба вынуждены скрываться. Но сейчас всё стремительно менялось. Савельев уверенно возвращался на положенное ему место, а он… Что они будут делать с ним?

Борис встал с края кушетки и по привычке принялся расхаживать по комнате, но тут же поймал тяжёлый взгляд Павла, послушно остановился, встал у стены, сложил руки на груди. И только потом понял, что беспрекословно подчинился Савельеву, одному его взгляду. Понял и не смог сдержать горькой усмешки.