"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

– Эта книга из общедоступного фонда, – сочувственно сказала она. – Мы все ею пользовались. Прочитай, и беспокоиться будет не о чем.

Брошюра была весьма старой, написана в 1798 году, и в ней использовалось много архаичных слов, но там был ряд кратких, легко усваиваемых советов. Первый из них – держаться подальше от религии. Этот совет они уже знали из десятков пугающих рассказов. Именно из-за теологии Оксфорд изначально заинтересовался восточными языками: единственной причиной, по которой иврит, арабский и сирийский языки когда-то стали предметом академического изучения, был перевод религиозных текстов. Но Святое Слово, как оказалось, было непредсказуемо и немилосердно к серебру. В северном крыле восьмого этажа находился стол, к которому никто не осмеливался подходить, потому что он еще время от времени дымился, хотя источник дыма оставался неясным. По слухам, какой-то недалекий аспирант пытался за этим столом перевести и записать на серебро имя Бога.

Более полезным оказался второй пункт, в котором рекомендовалось сосредоточить усилия на поиске когнатов. Когнаты, то есть слова в разных языках, имеющие общего предка и часто схожие значения[958], обычно служили лучшими подсказками для плодотворных пар, поскольку находились на близких ветвях этимологического дерева. Но сложность с однокоренными словами заключалась в том, что часто их значения были слишком близки, и при переводе возникали лишь незначительные искажения, а значит, и эффект пластин был слабым. Например, «шоколад» в английском и испанском означал одно и то же. Более того, в поисках однокоренных слов следовало опасаться «ложных друзей переводчика» – слов, которые кажутся однокоренными, но имеют совершенно иное происхождение и значение. Например, английское have (иметь) произошло не от латинского habere (держать, обладать), а от латинского capere (искать). А итальянское cognato означает не «когнат», как можно было ожидать, а «зять».

«Ложные друзья переводчика» были особенно коварны, когда их значения также казались родственными. Персидское слово «фаранг», которое использовалось для обозначения европейцев, выглядело однокоренным английскому foreign – «иностранный». Но на самом деле «фаранг» возникло из обращения к франкам, а затем распространилось на всех западноевропейцев. Английское foreign, с другой стороны, произошло от латинского fores, что означает «двери». Таким образом, соединение фаранг и foreign ни к чему не приведет[959].

В третьем совете брошюры была представлена техника под названием «цепочка». Ее они смутно помнили из демонстрации профессора Плейфера. Если слова в бинарной паре слишком сильно отдалены друг от друга по смыслу, можно попробовать добавить третий или даже четвертый язык в качестве посредника, чтобы перевод был правдоподобным. Если все эти слова выгравировать в хронологическом порядке, по мере их эволюции, можно точнее направить искажение смысла в нужное русло. Другой похожий прием – выявление второго этимона, еще одного источника, который мог вмешаться в эволюцию значений. Например, французское fermer (закрывать, запирать), очевидно, основано на латинском firmāre (делать твердым, укреплять), но на него также повлияло латинское ferrum, означающее «железо». Fermer, firmāre и ferrum гипотетически могли бы создать невзламываемый замок.

В теории все эти техники выглядели великолепно. Но повторить их было куда труднее. А самое сложное – это найти сами словесные пары. Для вдохновения Робин с друзьями взяли книгу с текущим списком пар, использующихся в этом году в империи, и пролистали ее в поисках идей.

– Смотрите, – сказала Летти, указывая на строчку на первой же странице. – Я поняла, как создали эти трамваи без кучера.

– Какие трамваи? – удивился Рами.

– Разве ты не видел их в Лондоне? – спросила Летти. – Они едут сами по себе, без лошадей.

– Я всегда думал, что там есть какой-то внутренний механизм, – сказал Робин. – Например, паровая машина…

– В больших так и есть, – пояснила Летти. – Но разве ты не замечал, что маленькие вагонетки как будто едут сами по себе? – Она ткнула в нужное место на странице. – На рельсах заложены пластины. Слово «рельсы», track, родственно средненидерландскому trecken, означающему «тянуть», в особенности если прийти к этому слову через промежуточное французское. И теперь мы имеем два слова, означающие рельсы, но только одно из них подразумевает движущую силу. В результате трамваи едут сами. Гениально.

– Отлично, – сказал Рами. – Осталось только придумать на экзаменах революционную транспортную систему, и дело в шляпе.

Они часами изучали эту книгу, полную бесконечно интересных и талантливых изобретений. Многие из них, как обнаружил Робин, придумал профессор Ловелл. В одной гениальной паре использовался китайский иероглиф гу (gǔ, 古), означающий «старый» или «престарелый», и слово «старый». Иероглиф古 подразумевает долговечность и прочность; он даже включен в иероглиф 固, который означает «твердый», «сильный» или «прочный». Связь понятий долговечности и старости помогала предотвратить разрушение техники; фактически чем дольше та использовалась, тем надежнее становилась.

– Кто такая Эвелин Брук? – спросил Рами, листая последние добавления ближе к концу тома.

– Эвелин Брук? – повторил Робин. – Почему это имя кажется мне знакомым?

– Кем бы она ни была, она гений. – Рами ткнул пальцем в страницу. – Только в 1833 году она придумала двенадцать словесных пар. А мало кто из выпускников придумал больше пяти.

– Погоди, – сказала Летти. – Ты про Эви?

Рами нахмурился.

– Эви?

– Стол, – напомнила Летти. – Помните? Когда профессор Плейфер рявкнул на меня за то, что села не на тот стул? Он сказал, что это стул Эви.

– Видимо, она особенная, – сказала Виктуар. – И не любит, когда трогают ее вещи.

– Но после того утра ее вещи все в том же виде, – сказала Летти. – Я заметила. Прошло уже несколько месяцев, а книги и ручки лежат в точности там, где она их оставила. Либо она педантична в пугающей степени, либо до сих пор не возвращалась к своему столу.

По мере того как они листали списки, все явственнее проглядывала другая теория. Эви очень плодотворно работала с 1833 по 1834 год, но к 1835-му упоминания ее работ пропали. Ни единой словесной пары за последние пять лет. К тому же Робин с друзьями ни разу не встречали ее на факультетских праздниках и ужинах, она не читала лекций и не вела семинаров. Какой бы талантливой ни была Эвелин Брук, она явно больше не работала в Вавилоне.

– Погодите, – сказала Виктуар. – Предположим, она окончила факультет в 1833 году. Значит, она училась на одном курсе со Стерлингом Джонсом. И Энтони.

И Гриффином, понял Робин, хотя и не сказал этого вслух.

– Предположим, она тоже пропала на море, – добавила Летти.

– Какой-то проˊклятый курс, – заметил Рами.

В комнате вдруг стало ужасно холодно.

– Предположим, нам следует