Царство (огрызок 37 глав из ?) - CTEPX

Сера сняла мантию, скомкала её и ответила:

— Да вот… пол же грязный!

Ийдана хмыкнула, взяла у Серы одежду и, стараясь не нарушать ни фигуры, ни письмена, выведенные мелом, подложила её под Урана. Тот не пробудился, несмотря ни на что. Когда у меня случится следующий приступ бессонницы, я знаю, к кому обратиться.

Ийдана покинула круги и спросила у Серы:

— Ты понимаешь, что будет дальше? Хочешь видеть?

Сера сложила два плюс два. Иначе объяснить, почему она не просто побелела, а позеленела, нельзя. Она не успела ответить, — Ийдана решила за неё:

— Спи.

Ноги Серы подкосились. Я едва подхватил её. Хорошо, что в тот день воспользовался экзоскелетом, без него рисковал не успеть или вообще запнуться и разбить лоб.

Я уложил Серу в пустой ящик неподалёку и вернулся. Ийдана уже успела сбросить кожаную курточку, оставшись в рубашке. Ведьма засучила рукава и вытаскивала необходимые инструменты из наплечной сумки. Ручки совсем истончились — потусторонняя сила вытягивала из Ийданы все соки.

— Стоило ли вообще её брать? — спросил я, показав большим пальцем за спину.

— Она хочет всё знать, — проговорила Ийдана, продолжая раскладывать инструменты. — Хочет, но боится.

Я же не боялся. С тех самых пор, как меня самого едва не принесли в жертву.

Ийдана не мучила бедное животное. Она перерезала ему глотку, а когда тельце перестало трепыхаться, вскрыла брюхо, принялась извлекать органы. Ийдана не пожирала их и не приносила в жертву какому-нибудь демону, а укладывала на Урана. Сердце к сердцу, лёгкое к лёгкому. Таков он — обряд оборачивания.

Наверное, необязательно, чтобы нас увидел священник или, например, какой-нибудь член культа Святого Свежевателя. Даже обычный матрос, который вспоминал об Императоре, только когда больно ударит ногу, попытался бы сжечь нас всех дотла.

Меня жертвоприношением не удивить, не напугать и не разозлить, поэтому я занимался всё тем же, что и всегда — тщательно записывал и зарисовывал.

Вдруг пригодится?

5

Когда Уран поправился, он снова начал посещать службы в храме культа Святого Свежевателя.

Конечно же, не самостоятельно — иногда с родителями, но чаще с крёстной матерью. Та потеряла мужа при штурме Осинеи и находила в ребёнке утешение, была частым гостем семьи ван Дейков.

Вот и на этот раз она усадила Урана на колени, пока шла проповедь. Вряд ли Уран понимал, о чём вещал святой, но сидел с открытым ртом. Пока что он не говорил, но увлечённо рассматривал как громогласного дядю на каменном стуле, так и непонятные рисунки вокруг.

Сравниться по красоте с храмом Бога-Императора на "Амбиции" невероятно тяжело, однако культисты старались. Их живописцы создали множество икон — они не испытывали недостатка сюжетов. Всё произошло на самом деле, выстрадано, не сильно преувеличу, если скажу, что иконы написаны кровью.

Самую впечатляющую повесили на стену рядом с монументом Бога-Императора. На ней в углу изобразили новоявленного святого, вскинувшего цепной меч. Его противника художник не показал, чтобы не смущать хрупкие умы. На полотне святой словно бы защищался от первородной тьмы, что была в начале, ещё до рождения первой звезды. В культе ходило множество самых разных слухов, касающихся последнего боя святого против архипредателей, но всех их объединяло одно — в конце концов, святой победил. О тьме с кафедры и вещал тот, кто стал прототипом главного героя.

— "Отвращайтесь от зла, прилепляйтесь к добру", — так учат нас святые писания, — рассказывал Жерар Лабранш.

Он вцепился в подлокотники кресла, будто боялся сползти.

— "Ненавидьте зло, но отвратите свою ненависть от человека, творящего зло, ибо он болен. Искореняйте зло, но не людей".

Жерар смолк. Он словно бы забыл подготовленную речь и высматривал среди паствы тех, кто бы мог подсказать. Начался нервный тик: Жерар постоянно моргал левым глазом, дёргал головой налево же. Он обхватил лицо руками — и родной, и искусственной — и просидел некоторое время молча, пока не успокоился.

— Что… что, — начал Жерар, едва не взмолившись.

Борьба со слабым предательским организмом давалась святому тяжко. И всё-таки он собрался с духом и продолжил:

— О чём же хотели нам поведать древние мудрецы? — Он сделал паузу, зажмурился, скорее всего, приступ прошёл, и Жерар продолжил: — О том, что, глядя на носителей зла, мы не должны колебаться. Мы можем пожалеть человека, — ребёнка, женщину, старика, — но не можем… и не должны! Не должны щадить зло! Мы должны прижечь рану до того, как зараза распространится. В этом скрыто истинное милосердие! В этом, а не во всепрощении!

— Да, да! — подхватили первые члены культа, которые огнём и мечом претворяли в жизнь всё то, о чём говорил их лидер.

Жерар ещё раз осмотрел зал и остановил взгляд на одноглазом ребёнке с искажёнными чертами лица.

— Но как же быть со злом, ещё не совершённым? — спросил Жерар. — Со злом, которое ещё не зло? Должны ли мы отбирать жизнь, чтобы предотвратить нечто ужасное в будущем? Пусть даже жизнь невинного ребёнка? Жизнь собственного дитя?

Даже первые члены культа не спешили на этот раз поддержать лидера.

— Молчите, — проговорил Жерар и вздохнул. — Вот и я не знаю точно, а время уходит. Возможно, мы уже обречены. Решать надо было вчера, а мы и сегодня боимся помыслить.

Крёстная мать взяла ребёнка и в полусогнутом состоянии миновала соседей. Она направилась к выходу, не дожидаясь окончания проповеди, когда её нагнал возглас:

— Куда же ты, София? Я ещё не закончил.

Крёстная мать оглянулась, посмотрела в ледяные глаза Жерара, побледнела, а потом сорвалась с места.

— Остановите её, — велел Жерар, прикрыв глаза металлической ладонью.

Десятки рук вцепились в полы длинного платья. Отчаянное усилие, и в ткани только прорехи появились, вырваться не удалось. София заплакала, всё ещё не веря, что близкие люди — знакомые, даже друзья! — обернулись против.

И всё же культисты не превратились в дикое зверьё, почуявшее кровь. Они следовали словам святого, отвратили ненависть от человека. Женщину не били. Её привели к Жерару под руки. Если до этого Уран ещё не понимал, что за игру затеяли взрослые, то теперь плакал вместе с крёстной.

— Ты позволила милосердию затуманить свой рассудок, София, — проговорил Жерар. — Или… быть может, этот ребёнок — призрак несбывшихся надежд?

Жерар взял трости, прислонённые к трону, не без усилий поднялся, поморщившись, подобрался к дрожащей женщине