Фантастика 2025-96 - Ким Савин

– Ты же понимаешь, – шептала Кляпа, – ты сейчас как женщина, у которой горит срок годности. Через три дня начнёшь клеить объявления: «Отдамся в хорошие руки, срочно». Со скидкой. С доплатой. С рекомендацией от участкового.

И в этот момент Валентина поняла: если бы кто—то сейчас подошёл, вручил ей грамоту за самую странную попытку сближения в истории человечества, она бы даже не удивилась. Она бы просто извинилась и подписала. Возможно, с девичьей фамилией. Или псевдонимом. И тихо растворилась бы в кондиционированном воздухе.

На лестничной клетке было прохладно и тихо, пахло табачным пеплом, чужими куртками и чем—то вечным, вроде бетона и безысходности. Иван стоял у окна, прислонившись к перилам, в одной руке держал термос, в другой – зажигалку, которую щёлкал с регулярностью автоматического дозатора. В наушниках играло что—то безмелодичное, скорее ритмичное, чем музыкальное. Вид у него был такой, будто он просто решил сделать паузу между собой и остальным человечеством.

Валентина шла к нему, как разведчик без карты. В голове шуршали мысли, как тревожный поток новостей. Каждая из них – катастрофа, но с заголовком в стиле «действуй, пока не поздно». Кляпа, в отличие от неё, была спокойна. Даже слишком.

– Дави харизмой, – подбодрила она. – Или хотя бы грудью. Хотя нет, не грудью. Просто дыши. Но сексуально.

Подойдя ближе, Валентина попыталась небрежно облокотиться о стену. В теории это должно было выглядеть как жест уверенной женщины, слегка уставшей от внимания. На деле она промахнулась, ударилась локтем об угол и выдохнула так, будто у неё из груди вырвали квартальный отчёт. Иван снял один наушник и посмотрел на неё, не удивлённо, а скорее с дежурной вежливостью человека, которого снова отвлекли от покоя.

– Ты часто здесь… э-э-э… куришь? – спросила Валентина, стараясь выглядеть заинтересованной, но вышло скорее как собеседница из передачи «Культура и дым».

– Ну, когда код компилируется долго, – ответил Иван, сделав глоток из термоса.

– Класс… люблю дым. Он как бы символ эфемерности и… тьмы.

Кляпа застонала, как театральный критик после третьей пьесы про абсурд.

– Ты только что сравнила его с фабричным выхлопом. Молодец, философ. Ещё пару таких ходов – и он испарится без следа, как аммиак.

Валентина сделала шаг ближе. Её тянуло не логикой, а нервной инерцией – как магнитом к утюгу, включённому в розетку отчаяния. Иван отступил на полшага, не резко, но как будто очерчивая границу. Валентина замерла, почувствовала, как у неё внутри всё сжалось, но выдохнула и, собрав последние остатки смелости, задала вопрос.

– Ты вообще, ну, в смысле… как ты относишься к… отношениям?

Вопрос прозвучал так, будто она предлагает поучаствовать в рискованной экспедиции с непредсказуемым маршрутом. Иван приподнял бровь, чуть нахмурился, взгляд стал внимательным, почти сочувствующим. Он молча снял второй наушник, будто специально, чтобы ничего не мешало услышать – и ответить.

– Валя, – сказал он мягко, без укоров, но и без обнадёживания. – Я вообще—то… другой… Но спасибо, это правда очень мило.

Тишина рухнула между ними, как декорация в плохо поставленной пьесе. Даже зажигалка, до этого щёлкавшая как метроном, застыла в его пальцах. Воздух вокруг стал плотным, как одеяло, которым накрыли стыд. Внутри Валентины что—то тихо треснуло, как тонкий лёд под сапогом – незаметно, но безвозвратно. Словно целая система оправданий, фантазий и надежд распалась, оставив её стоять в бетонной пустоте, без плана и без роли.

Тело Валентины окаменело, будто каждое слово Ивана проникло внутрь и застыло там цементом. В голове зашумело от унижения и абсурда ситуации, а по позвоночнику медленно сползало ледяное, острое чувство полного краха. Она смотрела на Ивана, пытаясь улыбнуться, но губы только вздрагивали, как при замыкании нервных окончаний. В груди расплывалось знакомое, старое чувство отторжения, словно она снова оказалась за школьной партой, где мальчики перешёптывались за её спиной, а девочки смотрели с жалостью, смешанной с брезгливостью.

В эту секунду она поняла, что вся её жизнь – бесконечная серия неудач, замаскированных под смешные истории, и ей просто хочется провалиться сквозь пол прямо сейчас, немедленно, чтобы никто не видел и не жалел. Перед глазами замелькали обрывки неудавшихся разговоров, взглядов мимо, случайных прикосновений, после которых хотелось исчезнуть, стереться. И в этой внутренней бездне возникла отчётливая мысль, почти крик: «Со мной что—то не так, совсем не так, и это навсегда».

И именно в эту секунду Кляпа заржала. Не засмеялась – заржала. Громко, с надрывом, как будто наконец получила всё, чего так долго ждала. Этот смех был не просто реакцией – он был кульминацией. Он шёл волнами, с хрюкающим фоном, с подвывом и уханьем, как у истеричной ведьмы, которую наконец—то впустили в цирк. Смех длился, набирал обороты, обгонял сам себя, превращаясь в отдельную сущность, живущую в голове Валентины. Казалось, даже стены лестничной клетки подрагивают от этого звука, а термос в руке Ивана стал теплее – от стыда, разделённого на двоих.

– Ну ты дала, Валя. Миссия – невозможна. Следующий – священник или пылесос. Хотя пылесос хотя бы шумит в ответ.

Валентина не отвечала. Она стояла, глядя в пространство между своими кроссовками и бетонной стеной, в котором сейчас вполне мог поместиться смысл всей её жизни. Или хотя бы этот провал.

– Скажи спасибо, что он не обнял тебя в знак поддержки. Тогда пришлось бы объяснять, почему ты начала плакать и заодно предложила пожениться.

Термос в руке Ивана тихо щёлкнул – он закрыл крышку. Валентина поняла, что пора уходить. Её тело уже начинало подсказывать маршруты к ближайшему туалету, где можно отсидеться хотя бы до конца рабочего дня. Или до конца света.

– Всё нормально, – сказал Иван, чуть смутившись. – Правда. Просто… не мой вектор. Но ты классная.

Эта фраза была доброй. И при этом – как кирпич в нос. Валентина кивнула, изобразив улыбку, которую можно было продавать как антисептик от эмоций. А Кляпа добавила финальное:

– Поздравляю. Ты единственный в истории разведчик, который влез в логово объекта, не узнав, что оно с надписью «доступ закрыт по техническим причинам». Теперь тебе надо запустить программу оплодотворения голубей. Или хотя бы цветов в горшке. Начнём с фикуса.

Вечером, когда окна домов потускнели, а шум города сменился редкими фразами у подъездов и звоном ложек в кружках, Валентина сидела на диване в пижаме с принтом «Спящий енот». Плед обвивал её как витиеватое оправдание: тёплый, слегка пахнущий порошком и отчуждением. На коленях лежала старая тетрадь