Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

Несколько минут они напряжённо молчали, не сводя глаз с планшета. Ребята с КПП должны были сообщить, когда сядут в лифт Кравец и этот соглядатай, как там его, Матвейчук. Сергей просчитывал в уме все варианты. Надо срочно собирать отряд, человек десять, от силы двадцать, хорошо обученных, лучших.

Планшет издал негромкий звук.

— Они сели в лифт, — сообщил Юра, алкоголь, кажется, его немного отпустил, он собрался или хотя бы старался, что уже было хорошо. — Кравец и Матвейчук. И что теперь, Серёжа?

Да, Юра, конечно — не генерал Ледовской, поморщился Ставицкий. Тот бы не стал спрашивать, что делать. Тот бы организовал операцию в лучшем виде. Но такого, как старый генерал, у Сергея не было, и потому всё приходилось делать самому, контролировать каждый шаг. И за неимением лучшего опираться на Юру, исполнительного, преданного и, увы, совершенно безынициативного. Но выбирать не приходилось. Сейчас важнее именно преданность. Пусть даже такого человека как Юра, опустившегося, трусливого, почти сломленного…

* * *

— Что же мне делать, Серёжа? Что?

Юра Рябинин сидел у него в гостиной, размазывая по лицу пьяные слёзы и сопли. Перед ним стояла початая бутылка коньяка — уже вторая. Первую он высадил так быстро, что Сергей даже не успел заметить, и теперь, то и дело подливая себе, бессвязно скулил, шмыгал носом и обтирал об себя потные ладони.

Что смотреть на пьяного, распустившегося родственника, что слушать его — было одинаково неприятно. И дело было даже не в том, что Юра заикался, мямлил, то бормоча себе под нос, то срываясь на крик и густо приправляя свою речь матом, чего Сергей абсолютно не выносил, дело было в самой истории — дурно пахнущей, в общем-то банальной, но оттого не менее мерзкой.

— Она меня прижала к стенке. Руки вывернула! — Юра вскинул свои короткие руки с растопыренными толстыми пальцами и фальцетом протяжно выдохнул. — Су-у-ука-а-а-а.

Из путаного рассказа Рябинина Сергей уже знал, кто такая эта «она». Молоденькая горничная, как там её — Ксюша, которую Наталья взяла на работу где-то год назад. Юная, хорошенькая плебейка, с розовыми круглыми щёчками, белокурыми кудряшками и глупыми фарфоровыми глазами, маленькая, сдобная, словом, тот самый типаж, который внушал самому Сергею отвращение, но который так нравился Юре.

Увы, у его родственника было две страсти: выпивка и молоденькие девочки. Наталья знала о первой страсти своего мужа и кое-как её контролировала, а вот о второй — то ли не догадывалась, то ли предпочитала не замечать. Впрочем, пока это не выносилось за пределы семьи на всеобщее обозрение, можно было и закрывать глаза, но, увы, сейчас вся эта грязная история грозилась вылиться наружу, замарав всех вокруг. И виной этому был Юра, жирный похотливый боров, не умеющий держать себя в руках.

— Ну а деньги? — Ставицкий аккуратно отодвинул от Юры бутылку. — Деньги ты ей предлагал?

— Она, — Юра осоловело взглянул на него и неуверенно икнул. — Она не хочет… деньги. Она хочет…

То, что она хотела, тоже было понятно. Не нужно было быть великим детективом, чтобы догадаться. Ксюша, хоть ума и с гулькин нос, а обвела Юру вокруг пальца в два счёта, с исконной бабьей хитростью сыграв на мужском тщеславии, и Юра, забыв, что он уже давно вместе с молодостью утратил и свою подтянутость, и свою привлекательность, зато обзавёлся свисающим животом и мешками под глазами, поверил льстивым словам хитрой девчонки, которая сладко пела ему о горячей любви.

Любовь, как и водится у плебса, была только к Юриному кошельку, хотя вначале девочка старательно и ловко демонстрировала обратное — от Юриных подарков отказывалась и денег не брала, зато потом прижала размякшего и ошалевшего от любви Рябинина к стенке, сообщив тому о своей беременности и пригрозив, что всё расскажет жене, если Юра не согласится уладить дело полюбовно.

— А как я на ней женюсь? Ну как? А Наташа? А если она узнает? — ныл Рябинин, и по его потному красному лицу текли слёзы. — И ещё работа… Она пригрозила всё рассказать Ледовскому. А старый хрыч чтит семейные ценности, он за такое по головке не погладит, совсем, конечно, не погонит, но доверия я его лишусь… Но главное, Наташа.

Юра привстал и потянулся за бутылкой. Налил и быстро опрокинул в себя, снова плюхнулся на диван, растекся жирным трясущимся студнем, жалобно всхлипнул. Сергей брезгливо морщился, глядя на Рябинина, уже изрядно пьяного, плохо соображающего, и думал.

Вообще-то, первой мыслью было прогнать его к чертям, пусть сам выкручивается. Дураков Ставицкий не любил. И считал, что за глупость надо расплачиваться. Удержало его два соображения.

Во-первых, Наталья.

Не то, чтобы он к ней был сильно привязан, Сергей считал, что привязанность, любовь, дружба, симпатии — это всё от слабости человеческой проистекает. Тут было другое. Он хорошо усвоил уроки своей бабки — Киры Алексеевны Ставицкой. В детстве он боялся её до дрожи, но со временем, взрослея, стал понимать и ценить её. Бабка как раз была из тех самых, пастухов. Настоящая Андреева. И ничто её не сломило. Она умудрилась выжить и не просто выжить, а сохранить своё положение и достоинство. Она всегда была королевой — не зря у него сложились детские ассоциации с мультиком. Снежная Королева. Гордая, ледяная, неприступная. Находящаяся так высоко, что простым смертным и не дотянуться.

Сергей помнил, как однажды, пересилив свою робость, он подошёл к ней и попросил рассказать о семье. О нашей семье, так он сказал, и Кира Алексеевна, повернув к внуку красивое и холодное лицо, по которому лёгким крылом скользнуло удивление, внезапно сказала: пойдём, и увлекла его за собой, в одну из комнат, где за застеклёнными дверцами массивных безупречно-белых шкафов хранились старые фотографии в пухлых альбомах, бумажные письма и записки, потрёпанные дневники и неумелые детские рисунки.

Она рассказывала ему про жизнь до мятежа, про его прадеда — Алексея Андреева, про своего брата-близнеца Кирилла, его настоящего деда. Именно под её влиянием Серёжа стал изучать историю, генеалогию, генетику и евгенику. А ещё бабка говорила, что главное — это всегда держать лицо, быть на высоте. Что бы ни происходило, никто не должен видеть твою слабость и боль. Андреевы, Ставицкие, Барташовы — это соль Башни, сливки, лучшие. И даже сейчас, когда некоторые думают, что величие их родов позади, они не имеют права опускаться на уровень черни. Они — особенные, элита. И