Становление - Денис Старый

Ознакомительный фрагментпокупки трактиров, а еще было бы неплохо заказать на Петербуржской верфи хотя бы фрегат. Замахнулся на неисполнимое? Отчасти. Но корабль — это всегда хороший актив, а так получилось, что одна из главных русских верфей нынче не загружена ни строительством, ни ремонтом. А вот когда будут деньги, так не найду где и корабль заказывать. Еще нужно было бы узнать, а могу ли я, как частное лицо купить себе корабль, пусть без вооружения? Ну да были бы деньги.

— И последнее, прежде чем я начну писать… — Куракин оживился и теперь уже его выражение лица было более чем натуральным, не наигранным, наверняка, решил, что требования продолжаться. — Мне не приносят писчие приборы.

— Ух! — даже не скрывал своего облегчения Куракин.

Уже через пять минут я писал, зачитывая вслух, какой именно сейчас появляется текст на бумаге:

— Божиею Милостию Мы Павел Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский… — я напрягался вспоминать полный титул императора, который не так давно заучивал наизусть. — Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем Нашим верным подданным духовного, военного, гражданского и прочих чинов. По вступлении Нашем на Прародительский Наш Императорский Престол.

Еще из разговоров Куракина с Павлом я знал, что новый император считал себя продолжателем и наследником титулов своего отца Петра Федоровича, что отразилось в титуловании «Наследника Норвежского и герцога Шлезвиг-Голстинского». Также Павел Петрович объявлял себя в праве считаться наследником Норвегии, Ольденбурга. Уж не знаю, правильно ли я сделал, что включил в полный титул русского императора и эти земли, но подобное должно польстить и потешить эго Павла Петровича. Между тем, я продолжал.

— Возвещаем о сем верным Нашим подданным… На подлинном написанном Собственной Его Императорского Величества рукой так: Павел Петрович, — я выдохнул и посмотрел на изумленного князя.

— Как можно вот так быстро написать такой величественный документ? — спросил князь, посыпая песком на бумагу.

— Подождите, Алексей Борисович, вот здесь! — я указал на место пропущенной строки. — нужно написать дату коронации. Вы ее знаете?

— Нет. Его императорское величество не говорил, — все с тем же озабоченным видом отвечал Куракин.

— Перепишите это своей рукой чтобы прямо в присутствии Его Величества дописать необходимое, — сказал я, отдавая бумагу в руки князя.

Алексей Борисович быстро переписал текст на чистый лист бумаги, взял документ, направился к выходу и з комнаты. Уже у двери остановился, повернулся и с совсем иным выражением лица весело воскликнул:

— Пятнадцать минут и десять тысяч рублей! Только никому об этом не рассказывайте!

Князь ушел, а я подумал, о чем именно не рассказывать. Сказано было в таком тоне, будто о заработанных мною деньгах. Куракин не подумал о последствиях того, что может быть, если хоть кто-нибудь узнает о том, кто ему сейчас написал Манифест о восхождении Павла. Это мне все равно, или даже на пользу, так как мое имя прогремит, а вот князь позора не оберется.

* * *

Петербург

Дом Николая Зубова на Мойке

16 декабря 1795 года. Утро (интерлюдия)

Если бы была хоть какая-то мера измерения «уровня траура и скорби», то одна точка в столице резко выделялась бы среди прочих. Да, было немало людей, которые искренне сожалели о почившей Екатерине. Однако, скорее, они горевали не по ушедшей из жизни женщине, человеку, да хоть императрице, а по стабильной эпохе, где давно ничего не менялось, и жизнь казалась предсказуемой и комфортной.

Даже в Зимнем дворце, где проводилось бальзамирование тела государыни, не было столько горя, сколько было в доме Зубовых. Да, здесь также была горечь о потерянной эпохе, но чего не отнять, Зубовы любили Екатерину и как человека. Как же не уважать и не любить женщину, которая лично участвовала в судьбе этих людей, благодаря которой младший брат Зубовых Валериан остался в живых, а англичане по специальному заказу сделали лучший в мире протез, доставленный на самом быстроходном фрегате Российской империи, который только имелся в Балтийском флоте.

Сложно утверждать, что Платон Александрович не любил государыню. Нет, не так, что не любил женщину Екатерину Алексеевну. Он и сам не смог бы ответить, что чувствовал к императрице, но то, что Платон не был к ней безразличен, — это точно. Однако, пока спрашивать не у кого. Нет, бывший фаворит бывшей императрицы не умер. Более того, скорее всего, останется жить. Но, с постели более не поднимется.

Николай Иванович прибыл домой, чтобы проведать братьев, ну и переодеться. Он не стал вызывать слуг во дворец, чтобы те привезли сменную одежду. Да и более, как посчитал старший из Зубовых, во дворце находиться ему не следовало, пока не следовало. Он уже скоро вернется в Зимний дворец, но, как только получит полную информацию о произошедшем во время его отсутствия.

— Брат, я должен поехать с тобой, я должен проститься с Великой императрицей, — сказал Валериан Зубов, встречающий брата на первом этаже особняка.

— Это можно, Валериан, — устало отвечал Николай Зубов. — Я правильно сделал, когда решил первым сообщить Павлу, что государыня при смерти. Ублюд… Э… Его императорское величество пообещал нам простить все прегрешения.

— Как мы допустили, что вынуждены вымаливать прощение за то, что искренне служили государыне и Отечеству? — спросил Валериан, с тоской посматривая в сторону комнаты, где все еще без сознания лежал Платон Зубов.

— Бог даст, брат, и ты еще завоюешь славу на Кавказе, — без уверенности в голосе сказал Николай.

Валериан ничего не ответил. Он, двадцатичетырехлетний генерал, был не самым глупым человеком в России. Понимал, что поставлен командовать русскими войсками в будущей русско-персидской войне, способной перерасти и в войну с Османской империи, лишь только по решению государыни. При дворе, тем более в армии, Павла не поняли бы, если он оставит Валериана командовать большим воинским соединением. В России нет недостатка в генералах, а есть еще и Суворов.

— Николай, я тут подумал, а что, если попробовать уговорить императора поставить над войсками Суворова? — спросил Валериан после долгой паузы.

Лакеи уже приносили новый мундир Николаю Ивановичу Зубову, уже стояла кадь с теплой водой и мокрыми полотенцами. Слуги в доме знали свое дело и понимали, что их хозяин не станет подниматься на верх в свои спальни, чтобы переодеться. Уже повара приготовили перекус и доводили до готовности запеченных голубей. Захочет поесть хозяин или не захочет —