В Россию с любовью - Сергей Анатольевич Кусков

— Кто ты?

Она мне как раз рассказывала, что-то про маму, Машу и какой-то званый вечер, и сразу осеклась.

— Что-что ты сказал?

— Я говорю, кто ты, прекрасная дева, сияющая во тьме, как Сириус одинокому спутнику в пустыне?

Несмотря на вычурность фразы, произносил её я хриплым голосом, потому звучало оно куда хуче, чем читается.

Обалдение на лице, затем злость:

— Мелкий, знаешь, ты, конечно, сейчас тот ещё овощь, тебя бить нельзя, но не надо так шутить! — Испуг в голосе, испуг в глазах. Девочка подорвалась, поправляя подол и отступила на шаг от стула в сторону двери. — Ну-ка повтори?

— Я говорю, кто ты, прекрасная незнакомка? — Повторил, мне ж не сложно.

— Уродец, я убью тебя за такие шутки! — Она подняла вверх руку, и в руке её засияло… Что-то. Нечто. От которого веяло холодом и опасностью. Яркий опасный белый свет, как маленькая звёздочка. — А ну быстро сказал, что ты шутишь, мелочь! Что я твоя старшая сестра Женя! И я даже не буду тебя бить! Ну, хотя бы не больно! Бегом!

Я на это лишь скривился.

— Доктор! Доктор! Скорее!.. — кинулась она прочь.

Дальше начался ад. Люди в белых халатах почти не оставляли меня одного, что-то спрашивая и расспрашивая, снова и снова, по одному и тому же кругу. Главным был вопрос, кто я, и что помню? Что помню последнее, и что вообще? И от их вопроссов волосы на голове вставали дыбом — ибо я ну вот вообще ничего про себя не помнил!

Сестра? Эта девица — моя сестра? Да ещё и старшая? Мой внутренний «я» утверждал, что возможно что угодно, но только не это. Ибо если это так, а я тогда кто? И сколько мне?

В следующий раз, проснувшись, увидел женщину. Внешность на тридцать с хвостиком, моложавый вид — просто отличный, такой может быть и побольше, но подобные барышни хорошо сохраняются, плюс косметика. Она была здесь один раз, когда выходил из беспамятства, но ничем не запомнилась.

— Сынок, как ты? — произнесла она тёплым, но жёстким голосом, увидев, что я проснулся.

«Сынок»? Это, получается, мама? Хорошая такая мама! С такими «мамами» только сразу в койку!

— Замечательно. Только вот ни хрена не помню, — честно сказал я.

— Царевичу не пристало говорить бранными словами! — произнесла она, как отрезала, и у меня язык сам в задницу залез — чтобы ни дай бог больше при ней «хренов» не ляпнуть. Вот это властность в голосе! Любой прораб позавидует. Такая просто рявкнет, даже не повышая голос, и все строители забегают, как угорелые. А строители — те ещё кадры.

— Царевичу? — переспросил я.

— Ты ничего не помнишь?

Отрицательно покачал головой.

— Совсем ничего?

— Свет… Помню свет. Зелёный. А он ехал на красный. Рядом какой-то человек… Друг… И… Всё.

— В тебя ударили сферой с давлением. Нагрудник удар выдержал, хоть это обошлось в половину бюджета государства, но взрывной волной тебя отбросило и приложило о стену. Никаких зелёных и красных светофоров не было.

— Я не знаю… Я не помню… — Я растерялся. — Я правда не помню… Мама?

Кивок.

— Правда?

Снова кивок. Глаза у мамы превратились в две щёлочки, в них запылала злость… А потом потекли слёзы.

— Прости меня, Саша. Не уберегла… — Она пересела ко мне на край койки и запустила пятерню в волосы. — Не смогла. Не рассчитала. Дура старая!..

— Не надо так. Я же жив, — попробовал возразить я. — И никакая ты не старая. А память вернётся. Амнезия она же того… Лечится.

— Амнезия… Ты знаешь, что это? Значит, помнишь?

— Само в голове всплывает. Я знаю слова и что они означают, и как что работает, но хоть убей не помню, кто я.

— Ладно, лежи. Пойду поговорю с докторами.

— МНЕ ПЛЕВАТЬ СКОЛЬКО ЭТО СТОИТ!!! МНЕ ПЛЕВАТЬ НА ВСЁ!!! ПОДНИМИТЕ ЕГО!!! Верните ребёнку память!!!

Это крики из-за двери. Мелкая, от которой идёт тепло, сидела мо мной и держала за руку, морально поддерживая, пока мама наводила среди персонала шухер.

— Прости, братик. Я тебя удержала, но… Не смогла. Не вытянула. Не до конца.

— Не надо так, — пытался улыбаться я, хотя на душе будто атомный ледокол пропахал. Да-да, я знал, что такое атомный ледокол, но не знал, кто я и кто передо мной. — Всё будет хорошо. Я ж жив, остальное наладится.

— Да, ты жив. И всё будет хорошо… — И она опять расплакалась.

Они в палате находились всей семьёй, вчетвером, не хватало только мелкой Ксюши. Мама и три девицы, как оказалось, мои сёстры. Старшая — полноватая, такая грузная и мордатая, со свирепым выражением лица, похожая на адепта вольной или греко-римской борьбы, Оля. Так про себя её и прозвал, «вольница». Худая как дрищ плоскодонка Женя, что грозилась побить за «такие шутки». И мелкая «тёплая» Маша. И мама — просто мама.

— … Такие случаи нередки, посттравматическая ретроградная амнезия хорошо описана. К сожалению, мы не можем на это повлиять, нет способов лечения, ваше величество, — косой взгляд на маму, — Просто не существует. — Судя по фингалу под глазом доктора, маман у меня огонь! Но исходя из эпитета «величество»… Величеству бланш можно и простить. — Мы уже начали медикаментозное лечение, оно должно остановить прогрессирование амнезии, но возвращение памяти — сугубо индивидуальный процесс. Иногда она возвращается быстро, иногда медленно. В отдельных травматических случаях может и не возвратиться, и мы должны молиться, чтобы это не был наш вариант. — Все стоящие рядом с ним представительницы слабого пола поёжились. — Или вернуться частично, — подлил елея доктор — чтоб его не распяли.

— А если мы окружим его привычной атмосферой… — заискивающе спросила «вольница» Оля.

— Да, — кивнул доктор. — Привычное окружение, знакомые вещи, знакомые люди. Дело, которым он любил заниматься до травмы. Всё это может стать той соломинкой, которая зацепит нейроны, которые начнут вытаскивать другие нейроны в зону воспоминаний. Это нельзя контролировать, но вероятность такого, если пациент окружён заботой и всем привычным, гораздо выше. Поймите, у него очень серьёзная травма головы на фоне ударного воздействия от разрыва сферы. Мальчика так приложило,