Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

но внутри кратера уже появились пятна зелени. Из земли торчат бивни мамонта, а рядом пускают корни новые растения. Из-за частых оползней и ручьев, временами образующихся из талой воды, вся здешняя местность превратилась в гигантскую стиральную машину, где смешивается новое и древнее. Все здесь понимают, что поставлено на карту. Трудно не обращать внимания на то, как, пока ты спишь, Земля изменяется, открывая тайны, которые ты никогда даже не пытался узнать. В первую ночь здесь я вышла на улицу и прислушалась. Возможно, мне почудилось, но я готова поклясться, что слышала, как взбивалась почва, как танцевали в ней миллионы мертвых насекомых, древних людей и волков.

День двадцать седьмой. В дикой природе большинство родителей будут насмерть сражаться, чтобы защитить детенышей. Знаю, мои родители тоже отчасти такие. Я не отвечаю на их сообщения, потому что мне уже просто больше нечего сказать. Я верю, что Юми во сне слышит песнь Земли. Верю, что она понимает, почему я не могу быть с ней рядом, когда она играет, носится по футбольному полю и занимается всеми остальными детскими делами. С ней все будет в порядке. У моих здешних коллег тоже есть дети. Они говорят, те не понимают, говорят, они не настолько близки, как хотелось бы. Но мы здесь для того, чтобы наши дети, а за ними их дети и внуки могли дышать и мечтать – чтобы им не приходилось произносить надгробные речи по стольким природным видам. С днем рождения, Юми! Если когда-нибудь прочтешь это, знай: я никогда не переставала о тебе думать.

Я отложил ноутбук, убрал айпод в сумку и вдруг заметил в углу еще кое-что – старую фотографию и резную статуэтку, завернутые в пару флисовых носков. Снимок был сделан три года назад, когда мы встретились с Кларой на юге Аляски. Юми тогда только исполнилось семь, а я откапывал древнее поселение юпиков, которое постепенно смывало в море.

Я узнал приземистый коричневый трейлер с раскопок на заднем плане снимка. По утрам я любил сидеть там, пить кофе, разбираться с бумажками и посматривать, чем занимаются мои аспиранты. В день, когда была сделана эта фотография, мы с Мики наблюдали, как Клара пытается натянуть на Юми слишком большие для нее походные сапоги. Юми встречалась с матерью раз в три-четыре месяца не дольше чем на пару недель, и в такие моменты ругать Клару запрещалось.

– У нас всего неделя, – сказала мне утром Мики, догадавшись, что я собираюсь отчитать дочь. – Не надо ее портить.

Я вышел из конторы раскопок, добрался до места, которое мои коллеги называли мусорной ямой; дочь и внучка, сидя на берегу, просеивали ил. Попутно Клара рассказывала Юми об охоте на тюленей.

– Хочу нарисовать Клару и Юми вот так, вместе, по колено в грязи, – сказала, остановившись у меня за спиной, жена. – Для следующей выставки. Может, это напомнит Кларе, что они нужны друг другу.

– Просто идеально, даже слишком, – ответил я.

– Дедушка, смотри, я огромная какашка! – закричала Юми.

После Мики забрала Юми в мотель мыться, а я попросил Клару задержаться и поговорить со мной.

– Мать сказала, когда мы тут закончим, ты ненадолго приедешь домой.

– Максимум на неделю. Я же рассказывала тебе, что в Сибири кое-что намечается.

– Ты же видишь, как Юми по тебе скучает.

Клара стояла возле одного из складных столов, выстроившихся по краю мусорной ямы. На них лежали найденные артефакты. Она, не отрываясь, смотрела на деревянную куклу размером не больше банки газировки.

– Я делаю это для нее, – сказала она.

– Конечно, я понимаю, – ответил я.

Я всегда гордился тем, что мою дочь волновали судьбы мира. После уроков она всегда смотрела новости, искала в Интернете информацию о катастрофах, войнах, ненависти и несправедливости и все записывала в разноцветные тетрадки. Однажды я спросил, зачем она это делает, она же ответила, что хочет все задокументировать, ведь этим никто не занимается, и мы совершаем одни и те же ошибки по кругу: ненависть к соседям и жажда творить несправедливость струятся по нашим венам, пока не рухнет очередной шельфовый ледник или не вымрет еще одно животное. «Все связано», – сказала она. А я ответил: «Но ты одна, и жизнь у тебя тоже одна».

– Ты бы очень хотел, чтобы я вернулась домой, верно? Преподавала на твоем факультете? Каждый день забирала Юми из школы и притворялась, будто все будет хорошо? – она помахала в воздухе деревянной куклой, не отводя глаз от ее грубо вырезанной улыбки. – Знаешь, жизнь у ребенка, который с ней играл, была нелегкая. И скорее всего, очень короткая.

– Я просто хочу, чтобы Юми провела детство рядом с матерью, – сказал я.

– Не вам с мамой меня учить, как заботиться о ребенке.

– Это несправедливо.

Каждый раз, когда Клара принималась вот так меня обвинять, мне хотелось свернуться в шарик, как жук-таблетка. Как только у нее появились собственные деньги, она стала удирать в самые отдаленные уголки планеты, и мы только по открыткам и фотографиям узнавали, что она до сих пор жива. Клара развернулась, взяла сумку и, все еще сжимая в руке куклу, направилась к океану. Когда я догнал ее, она уже вытащила один из журналов катастроф.

– Ты видел новые прогнозы по повышению уровня моря? – спросила она, просматривая списки городов, которые могло затопить уже при жизни Юми: бо́льшую часть южной Флориды, почти все крупнейшие города Японии и Нью-Йорк, которому, вероятно, предстояло превратиться в Венецию. – Видел в новостях пожары в Аппалачах? А сюжет о популяции поедающих мозг амеб, которые активно плодятся в озерах летних лагерей?

– Каждому поколению несладко приходится, – я заглянул в ее журнал, на каждой странице которого красовалось описание какой-нибудь катастрофы. – И все же нужно жить свою жизнь.

– Если бы не изменение климата, ты бы тут исследование не проводил, – возразила она.

– Знаю.

– Скажи Юми, завтра мы с ней сходим куда-нибудь позавтракать. Если хочешь, позже поговорим.

Клара развернулась, направилась к исследовательской палатке и попросила одного из моих работников подбросить ее в город. А затем, ожидая, когда он позовет ее, вернулась к раскопкам – я в этот момент был уже в мусорной яме по пояс в земле.

– Не думай, кстати, что я не хочу жить с дочкой, – сказала она. – Ты чертовски ошибаешься, если так считаешь.

На следующий день, когда мы с Мики встретились с дочерью и внучкой за завтраком, Юми плакала. У Клары изменились планы, она сказала, что путь до сибирских раскопок слишком сложный, все пошло не по плану. Обняла Юми, всхлипывающую над банановым сплитом, а потом мать, которая