Мгновение ока - Йоав Блум

– Ну, любовь – это и в самом деле вид контроля. – Она хихикнула. – По крайней мере, так думал мой бывший муж.

О’кей, подумал он, посыл понятен.

– У Адира, моего младшего, вон того рыженького, – указала она, – день рождения через пять месяцев. Может, оставишь мне свой номер? Думаю, он будет рад, если ты проведешь праздник у нас.

– Само собой. – Он улыбнулся и вытащил записную книжку из внутреннего кармана жакета. Написав свой номер телефона, он вырвал листочек и протянул ей. Никто не ищет аниматора за пять месяцев до дня рождения, ну да ладно.

– Как тебя зовут?

– Биньямин, – ответил он, заталкивая в рот еще две печеньки, – но можешь называть меня Банкер. Меня все называют Банкер.

* * *

Авигаль Ханаани сидела за библиотечной стойкой и отрешенно разглядывала молчаливые ряды книг на противоположном конце читального зала.

Она не пыталась читать. В этом не было смысла. Студент – первокурсник факультета черт-знает-чего-и-кому-какая-разница – сидел неподалеку. Рядом с ним на столе лежали три открытые книги. Он быстро что-то печатал на видавшем виды ноутбуке, надев огромные кастомные наушники. Кроме него, в библиотеке не было ни души. Пенсионерки уже вернулись домой, чтобы приятно провести время в компании исторического-романа-ставшего-классикой-но-актуального-и-по-сей-день, взятого в библиотеке, а молодежь еще не пришла проверить, появился ли новый «Дневник слабака». Благословенную тишину полуденной дремы изредка нарушали студенты, которые приходили в дневные часы писать семинарскую работу или тихо сетовать на то, что ее надо писать. Вот и этот первокурсник жужжал что-то себе под нос.

Не было никакого смысла в попытках подремать или хотя бы почитать что-нибудь. Жужжание было циклическим и состояло максимум из восьми нот; несмотря на всю свою любовь к порядку и минимализму, Авигаль чувствовала, что сходит с ума. Какое-то время назад она подошла к мальчишке, намереваясь тихо потрепать его по плечу, но беглый взгляд на экран компьютера показал, что он пишет фанфик про Гарри Поттера. Что ж, логично. Зачем еще битый час держать открытыми на одной и той же странице историю Великой французской революции, второй том Фрейдовых «Толкований сновидений» и «Физику невозможного» Каку. Очевидно, парень выбрал их наобум, собираясь строчить что-то свое. Она отказалась от идеи потрепать его по плечу, решив не мешать.

Наконец Авигаль встрепенулась, решив сделать что-то полезное, а не просто таращиться на книжные полки. Огромная стопка книг ждала кого-то, кто придет и обновит их статус в компьютере, а затем вернет на место. Никто из других библиотекарей не давал себе труда этим заниматься. Подобно избалованным детям, считающим, что комната сама приведет себя в порядок, стоит только немного подождать, коллеги Авигаль поняли: если достаточно долго игнорировать стопку книг, которая растет и растет на столе возвратов (а потом уже и под ним), в один прекрасный день – например, когда Авигаль заступит на смену – стопка исчезнет сама собой.

Ей, по правде говоря, нравилось это занятие, эта квинтэссенция сизифова труда. Что-то было в мягком пиликанье, которое издавал сканер каждый раз, когда она проносила под ним штрихкод книги; в том, как тележка с книгами опустошалась, по мере того как Авигаль бродила с ней между полками, и это доставляло удовлетворение. С каждой новой книгой, которую Авигаль возвращала на место, она захватывала очередной опорный пункт в войне против энтропии. Тот факт, что энтропия в конечном счете все равно победит, ничего не менял. Здесь и сейчас Авигаль вернула вещи на свои места. Это успокаивало и ободряло, и каждый раз, когда книга, которую она ставила на полку, со знакомым шорохом протискивалась между двумя другими томами и со знакомым толчком касалась стенки полки, был равносилен впрыскиванию благословенной микродозы дофамина.

Когда она закончила расставлять книги по местам, студента уже не было, а вот тома, которые он взял, все еще лежали на столе. Авигаль и их вернула на место. Взглянув на часы над библиотечной стойкой, она поняла, что у нее в запасе еще есть время. Авигаль удостоверилась, что библиотека пуста, и приступила к тому, чем постоянно занималась вот уже полтора года подряд, да так, что ни одна живая душа об этом не знала, – по крайней мере, никто не жаловался. Она бесшумно (ее туфли не издавали ни звука) подошла к полке, выбранной случайным образом, и достала с нее книгу. Уверенная, что никто за ней не наблюдает, она отнесла книгу в комнату для персонала, где имелась копировальная машина, сняла двадцать копий со страницы, повествующей о черных дырах и темной энергии, а затем вернулась и поставила книгу на место. Копии страницы она сложила и всунула в случайно выбранные книги: любовные романы, в которых суровые мужчины с трудным прошлым, но чистой душой разбивали сердце любопытным, наивным, богатым наследницам; исторические эпосы, где яркие, самодостаточные феминистки боролись с превосходящими силами противника способами, не одобряемыми культурой того времени; претенциозную научную фантастику, косящую то ли под детектив с убийством, то ли под психологический триллер, а может, под экзистенциальные философские размышления родом из семидесятых; наконец, обычное чтиво по психологической самопомощи, объясняющее тому, кто намерен что-то сделать правильно, что он должен, во-первых, что-то сделать, а во-вторых, сделать это правильно.

Никто никогда не жаловался, никто никогда не спрашивал шепотом другого библиотекаря, откуда в книгу, которую он взял, попала страница из работы про социологию меньшинств, или про историю британского мандата в Палестине, или про причины, которые привели к Первой мировой войне, а то и лист с забытым стихотворением Леи Гольдберг. Она забавлялась, вкладывая эти страницы – сюрпризы для смущенных читателей. Все просто думали, что так и должно быть. В книгу американского фантаста Филипа К. Дика попало стихотворение израильской поэтессы Рахели – ну что ж, попало и попало. Ничего необычного. В этом случае хаос и энтропия были тайными сообщниками, которые покрывали ее.

Она закончила, вернулась за стойку и снова стала молчаливой Авигаль, вежливой Авигаль, Авигаль, любящей порядок, контролирующей каждую мелочь. Авигаль в очках с толстыми линзами, подобающих ее образу. С черными волосами, спускающимися, подобно склонам горной вершины, ровно до плеч. С карманами, достаточно большими для блокнота и слишком маленькими для тетрадки. С мобильным телефоном, почти всегда пребывающим в летаргии авиарежима. С потрепанной закладкой, уже лет восемь кочующей из книги в книгу и маркирующей ее читательский путь. С заранее заготовленным ответом для мальчика, который вошел в зал и в сомнениях двинулся к стойке.

Она уже знает, что́