Потешный полк - Денис Старый

— Ты, полковник, не стращай меня. Чай не из пугливых буду. Что до царевны Софьи Алексеевны, так не тебе её судить, — разливался Голицын, а я молчал, решив дать ему выговориться. — Тебе не меня спасать нужно, себя спаси. Разве ж не видишь ты, что тебя виноватым во всём сделают?

Видел я. Ещё как видел. Именно поэтому я сейчас разговариваю с Василием Васильевичем Голицыным и с Софьей Алексеевной, а не приказал запереть их в холодную да скоренько повесить на дыбу.

Даже и Софью Алексеевну! У меня такая доказательная база её преступлений, что это вполне реально. Конечно, с одобрения боярской думы и государя. Проводи мы такое изыскание через полгода-год, когда несколько уже пожухли бы краски всех тех ужасов бунта, может быть, бояре и сомневались бы. А сейчас, по свежим эмоциям, вполне возможно, что даже и Софью Алексеевну казнят.

Если будет на то решение и если ничто не помешает.

— Ты, князь, всё ли сказал? — говорил я, чуть ли не зевая.

Наигранно, конечно, — сегодня я как раз-таки чувствую себя выспавшимся.

— А тебе будет того мало, что ты сам в опалу попадёшь? Али ещё того быстрее — убьют. Ты же, разгребая руками своими всю грязь, дорожку им подчищаешь, — видимо, Голицын ещё не всё высказал.

Он говорил, и в выражении его лица всё больше было заметно недоумение. И куда же ушёл тот баловень судьбы, возвышавшийся над бытием и считавший, что всё знает? Теперь Голицын смотрел на меня подняв брови, уже понимая, видимо, что говорит то, что я и прежде него понял.

— Ты… всё это знаешь? Разумеешь, что тебя ожидает? — достиг, наконец, точки просветления, Голицын.

Ведь чтобы понять, что я не только осознал своё положение, но и подготовился к последствиям, нужно признать во мне умного человека. Или даже больше — хитрого и очень опытного старикана, пусть и в теле молодого мужчины. И как раз это и сложно. Тем более, когда не перестаёшь любоваться самим собой, а тут нужно уже признавать, что юноша напротив не глупей самого «всезнайки» и «всеумейки» Василия Васильевича Голицына.

— Как-то так и Сократ говорил со своими друзьями и последователями, — усмехнулся я.

— И про Сократа ведаешь? — вновь лицо Голицына изменилось, он заинтересовался, даже подвинул свой стул поближе к столу. — И что Сократ давал другим говорить, лишь сам наталкивая на мысль? А Сократ сказал: и ведаю я, что не ведаю ничего.

— А вы не ведаете и этого, — добавил мудрец, — усмехаясь, говорил я.

Признаться, я даже подался немного назад, опираясь на мощную спинку своего огромного стула. И Голицын посмотрел такими влюблёнными глазами, что я испугался… Нет, я не боюсь, да ничего, пожалуй, не боюсь, кроме как чтобы на меня смотрели такими влюбленными глазами мужики.

— Ты чего, Василий Васильевич? — спросил я.

— Откуда? — заговорщицки, будто бы спрашивал у меня великую тайну мироздания, спросил Голицын. — Откель ведаешь ты Сократа?

Да, несколько я не подрассчитал. Ведь, действительно, то, что будет знать в будущем практически каждый школьник, здесь является высоким откровением. Ну где же колоссальное множество различных изданий о греческих философах? Да нет этого. Мало того — и в России девятнадцатого века такого и быть не могло. А уж сейчас, в связи с определённой позицией патриарха, крайне сложно представить себе печатные издания философов древности для широкой публики.

А тут я такой, в лёгкую цитирую Сократа. Впрочем, мой теперешний визави хотя бы будет понимать, что я поставлен руководить следствием не по причине того, что дурачок и не понимаю, что с любыми результатами следствия по делу стрелецкого бунта меня сожрут.

— О моём образовании я предпочёл бы говорить позже, — сказал я, беря лист бумаги и остро заточенное гусиное перо. — Нынче же слушаю тебя, князь, где ты был все эти дни, когда чинился бунт. Что видел, с кем говорил. Пиши по чести, Василий Васильевич. Иначе передумаю тебе хоть в чём-то помогать.

— А ты, полковник, мыслил помочь мне? — спросил Голицын с явной надеждой в голосе.

— А я всем, Василий Васильевич, помогаю. Кому быстрее с Богом встретиться, кому с чертями… — строго, стремясь явить Голицыну взгляд тигра, я продолжил говорить: — А кому и дале служить Отечеству нашему. Славу, может, русской дипломатии…

— Дипломат… Ты, полковник, всё больше меня поражаешь, — говорил Голицын.

Да, и слова я подбирал, по мнению Голицына, непростые. Да и в целом моё поведение наверняка выбивалось из ряда того, к чему привык бывший в каком-то там двадцать пятом колене от Рюрика князь.

А ещё насколько же я угадал, даже, наверное, интуитивно. У Василия Васильевича Голицына было множество друзей, он приобрёл по современным меркам колоссальные знания, отличное гуманитарное образование, но теперь оно лежало в душе и уме грузом и требовало выхода. С кем поговорить ему о Сократе? С кем обсудить Декарта или Макиавелли?

Может быть, именно поэтому они с Софьей и сошлись? Ведь царевна тоже получила сильное образование благодаря протекции Симеона Полоцкого. Действительно, тут и внешность, и красота уже играют второстепенную роль, когда просто находишь достойного собеседника. Такого человека, с которым можно и поговорить, да и не только. Это же уникальный случай — умная женщина на Руси! И она досталась Голицыну.

Так что, на самом деле, нечего историкам из будущего удивляться, почему такой, вроде бы, красавчик как Василий Васильевич Голицын вступил в порочную связь со считавшейся далеко не первой красавицей Софьей Алексеевной.

Уже через несколько минут пришёл Гора и проводил Голицына в ту комнату, где сейчас должна была в одиночестве пребывать Софья Алексеевна. Туда же следом должен был отправиться дядька Игнат. С его-то возможностями можно быть рядом, но оставаться незамеченным. Минутки три, не больше, Софья и Голицын будут находиться в одной комнате.

Тут же вошла Аннушка. Словно душное помещение поставили на проветривание, она принесла с собой другие мои эмоции.

— Ты уверена, что царевна не ела со вчерашнего обеда? — спрашивал я Анну.

— Тётки так сказали. Патриарх наложил на неё епитимью, так сказывают, — говорила Анна и одновременно совершала для постороннего глаза совершенно глупые манипуляции.

Как только вывели Василия Голицына, по моей задумке Анна занесла в допросную