История одной записной книжки - Борис Захарович Фрадкин

то вмешивался в семейные дрязги. Трудно представить то великое разнообразие дел, которые прошли через его стол. Много канцелярских папок с коротким заголовком «Дело №…» было заполнено рукой Бородина, но он никогда не забывал, что в каждом «деле №…» находится судьба человека.

Преступность…

Это грязное наследие прошлого еще пятнает здоровую жизнь советского народа. Бородин питал к ней не просто профессиональную нетерпимость. Он испытывал ту постоянную и непримиримую ненависть, которую вынашивает в себе человек в непрекращающейся борьбе с врагом. Враг был опасным. Часто он оставался незримым, прибегал к коварным приемам, рядился в одежду честности.

Преступность мешала движению в будущее.

…К большому пятиэтажному корпусу, в котором находилась квартира Саратова, Бородин подошел уже при свете электрических фонарей.

Он поднялся на третий этаж и постучал в дверь с металлической дощечкой, на которой было выгравировано: В. К. Саратов.

Ему открыла Надежда. Лицо ее было бледным, под глазами легли темные полумесяцы. Ночь она провела без сна.

— Разрешите? — спросил Бородин. — Я зашел, чтобы выразить вам искреннее сочувствие.

— Благодарю вас, Сергей Леонидович. Проходите, пожалуйста.

Бородин ожидал найти квартиру переполненной знакомыми и друзьями Саратовых. Но комнаты оказались пустыми, в них царила тишина.

— Не смущайтесь моим видом, — сказала Надежда, — я только что оттуда.

— Откуда? — не понял Бородин.

— Из клиники. Я потребовала повторного вскрытия…

— Вы?!

— …и сама… вместе с профессором Смородинским произвела исследование. Да, да, можете не смотреть на меня такими глазами. Я очень хорошо знала отца и как дочь… и как медик. У него было отличное здоровье. Понимаете, Сергей Леонидович, — отличное! Отец никогда и ничем не болел. Этим летом мы лазили на вершину Эльбруса. Своей выносливостью он удивлял бывалых альпинистов. И вот вдруг… Почему он умер? Ну, скажите, почему?

Бородин, не выдержав взгляда девушки, опустил глаза. Он пожевал губами, медленно расстегнул пальто, повесил его на вешалку и кашлянул в кулак.

Глубокая, чисто подсознательная неудовлетворенность объяснением судебно-медицинской экспертизы заставляла Бородина вслушиваться в вопросы Надежды.

— Но все-таки вы что-нибудь обнаружили? — спросил он.

— Пока нет… Пока одни только догадки. Но я этого так не оставлю. Нет, я буду искать! Я всю клинику на ноги подниму.

Бородин прошелся по прихожей, остановился у одной из дверей, взялся за ручку.

— Здесь ваша комната?

— Простите, я вас держу в прихожей. Здесь кабинет отца.

— Разрешите мне заглянуть?

— Да, разумеется.

В квадратной комнате, устланной большим ковром, стоял письменный стол. Обе стены комнаты направо и налево от двери были в книжных полках.

Осмотрев кабинет, Бородин прошел к письменному столу.

— Не смогу ли я просмотреть личные бумаги вашего отца?

— В самом деле! — оживилась Надежда. — Может быть, нам кое-что скажут записки отца.

Она разыскала под чернильницей ключи, села в кресло и принялась открывать ящик за ящиком. Бородин приглядывался к девушке, все более убеждаясь, что у нее характер далеко не слабовольный.

Глава третья

ПРОДОЛЖЕНИЕ НОЧНОГО РАЗГОВОРА

Бородин сел рядом с Надеждой. Они стали рассматривать записи профессора. В ящиках находились тетради с конспектами лекций, выписками из книг, вырезки из газет, рабочие планы, наброски статей.

— Прежде всего, — сказал Бородин, — нам следует установить, чем занимался Владимир Константинович в самые последние дни.

— Больше всего он увлекался акустикой, звуковыми колебаниями. Отец имел массу научных трудов, с ним постоянно советовались фабрики музыкальных инструментов. А в последнее время он все говорил об ультразвуковых колебаниях. Вот видите, что он писал три дня назад.

Бородин прочел:

«Однако воздух, как губка, поглощает ультразвуковой луч. Все варианты электронных излучателей не дают существенных сдвигов в моих поисках. А чувствую, что решение именно в тройном колебательном контуре, в шаровом излучателе…»

Бородин взглянул на дату записи. Она была сделана пятого декабря, то есть за три дня до смерти.

Бородин и Надежда провели над бумагами довольно много времени. Бородин хотел понять, чем именно жил профессор. Не обладая достаточными специальными знаниями в физике, Бородин все же убедился, что главным увлечением Владимира Константиновича были ультразвуковые колебания.

— Что же, — сказал Бородин, поднимаясь, — пожалуй, мне пора уходить. А вам следует отдохнуть, Надежда Владимировна.

Девушка с горечью улыбнулась и отрицательно покачала головой.

Они вышли в прихожую.

— Здесь ваша комната? — Бородин указал на вторую дверь.

— Да, моя.

Она приоткрыла дверь. Бородин, заглянув, увидел в глубине у окна небольшой письменный столик, который служил Надежде одновременно и туалетным. Его украшало овальное зеркало в бронзовой оправе. Перед зеркалом гипсовая физкультурница целилась копьем в свое отражение. По правую сторону зеркала находился чернильный прибор из серого уральского камня, а по левую — портрет молодого человека.

Надежда, заметив пристальный взгляд Бородина, пояснила:

— Это мой жених — Саша Рудаков. Он погиб на фронте… Теперь у меня никого не осталось. — Голос ее дрогнул. Она прошла к столу и возвратилась с портретом в руках.

— Он тоже был медик?

— Нет. Саша учился в институте и помогал отцу. Отец очень любил его и предсказывал ему будущность большого ученого. Но началась война, Саша ушел добровольцем и…

— Да… война.

Бородин осторожно взял портрет. Лицо Александра Рудакова было привлекательным.

— Как он погиб?

— Саша участвовал в десантных операциях… Подробностей выяснить мне не удалось.

Очутившись на улице, Бородин пошел навстречу морозному освежающему дыханию ветра. Он испытывал нерешительность. Конечно, следовало знать, отчего умер нужный Родине человек, ученый-исследователь и воспитатель молодежи. Но ведь этот вопрос относится целиком к медикам. Отчего же у него, у рядового следователя, нет на душе покоя? Отчего перед его воображением продолжает стоять образ хохочущего мужчины с заиндевевшей бородкой, в заснеженном костюме?

Утром, придя на работу, Бородин достал чистую папку, проставил на ней порядковый номер дела и четким почерком вывел фамилию, имя и отчество профессора.

Потом он переложил в нее протокол судебно-медицинской экспертизы, протокол осмотра физической лаборатории и отправился к районному прокурору, чтобы получить официальную санкцию на ведение дела.

Глава четвертая

ДОПРОС

Бородин начал с допроса сослуживцев профессора Саратова. В физической лаборатории кроме Владимира Константиновича работало восемь человек: два ассистента, старшая лаборантка, четыре лаборантки и дежурный электрик по высоковольтной сети.

Первым в кабинете следователя появился рыжеволосый и плечистый сорокалетний мужчина — ассистент Быков. Он отвечал громко, почти кричал. Быков читал лекции по физике на