Ледяное сердце - Людмила Семенова

— Так-то лучше, — кивнула Накки с улыбкой и достала из полотняного мешочка какие-то склянки и бутылочки. Когда она открыла одну из них, по кухне разлился запах водорослей и прелой листвы. Внутри оказалась какая-то полужидкая масса жемчужно-серого цвета.

— Сними рубашку, тебя надо растереть, — промолвила она. — Ну что ты мнешься, будто я тебя не видела?

Илья не стал спорить, и Накки, щедро зачерпнув мазь, принялась ее втирать в его спину. Поначалу был только холодок, но вскоре тело стало расслабляться и будто оттаивать изнутри. Аромат, витающий в воздухе, постепенно менялся: в нем появлялись терпкие плодовые нотки, как от чуть забродившей сливы.

Закончив, Накки откупорила флакончик, от которого исходил такой же запах, и протянула Илье.

— А вот это нужно выпить, — пояснила водяница.

Он подозрительно на нее покосился, но все-таки сделал глоток. На вкус питье напоминало обычный компот, разве что чуть покрепче. Однако Илье это понравилось и он понемногу осушил флакончик. Вскоре подступило приятное сонное томление, веки стали наливаться тяжестью, Накки бережно коснулась прохладной рукой его лба и плеч, и в следующий момент накатило забвение.

В эту ночь Илья впервые за долгое время нормально выспался и утром чувствовал себя куда бодрее, чем обычно. Даже Ян за завтраком обратил внимание на настроение отца. Однако сам Илья пока не знал, с чем это связано — с силой снадобий или любопытством и желанием снова увидеть эту странную упорную девицу.

Накки лечила его долго, приходя каждую ночь, — почти до конца весны. Он уже полностью доверял ей, к тому же она не лезла в душу, не расспрашивала, не заигрывала, и эта отстраненность понемногу начала интриговать Илью. Как-то финн подумал, что пора бы ее отблагодарить, и вспомнив прабабкины записи о ритуалах жертвоприношения, стал оставлять на столе угощения, которыми прежде задабривали духов, — молоко, мед, яблоки, даже экзотические плоды. Однако девушка ни разу к ним не притрагивалась, и наконец Илья потерял терпение и спросил:

— Ты что, не хочешь есть?

— А почему ты спрашиваешь? — невозмутимо отозвалась Накки.

— Да потому что не хочу быть неблагодарной скотиной. Ты мне — значит, и я тебе, а как с вами по-другому, я не знаю.

— Оно и видно! — рассмеялась девушка. — Велхо, ты молодец, что об этом подумал, но представления у тебя уж очень старые. Мы ведь давно приспособились к переменам и большому городу. Других путей нет — либо погибай, либо уходи в другие земли, либо меняйся и прикидывайся. Мы выбрали последнее…

— Большой город? — удивился Илья. — То есть, вы теперь живете и среди нас?

— Да мы и прежде жили среди вас, только спокойнее. Впрочем, и теперь раскусить нас могут только такие, как ты, а для остальных хватит и небольшого морока, чтоб не замечали клыки и когти. А так мы вполне сливаемся с фоном, живем как странный осколок коренного населения — содержим маленькие гостиницы, бани, закусочные, лодочные станции. Лишний раз мы ни во что не вмешиваемся, но глядим в оба, Велхо, будь уверен!

— Верю, — улыбнулся Илья. — Что же, вы молодцы. Но если у вас все так схвачено, как же мне тебя поблагодарить? В ресторан сводить, что ли?

— А это тебе решать, ты же мужчина, — лукаво ответила Накки и в ее глазах блеснул дерзкий огонек. — Хоть мы и питаемся по-своему, но как лакомство ваша еда нам вполне сгодится. Да и традиции надо беречь, что ни говори!

Илья поначалу не очень-то ей поверил, но решил поддержать игру и следующим вечером заказал суши, купил конфет и даже маленькую бутылку вина. К его удивлению, Накки охотно поела, пригубила напиток и вообще держалась куда более игриво, чем весь месяц.

— И как же эта еда у вас переваривается, позволь спросить?

— Просто растворяется, но вкус мы можем оценить, — пояснила Накки с улыбкой. — А ты с какой целью интересуешься?

— Да вот бы и нам так: ешь себе все сладкое, жирное и вредное, пьешь горячительные напитки, получаешь удовольствие, а фигуре и всему прочему хоть бы что, — шутливо вздохнул Илья.

— Ну да, вы любите, чтобы все давалось легко и приятно, — заметила водяница, окуная розовые ломтики тунца в соевый соус. — А для нас самое вкусное — это ваша энергия, которая лучше всего вырабатывается от еды, от страсти и от страха. Поэтому домашние духи любят хлопотать на кухне и подглядывать за хозяйскими играми. Ты замечал, что людей после сытного обеда, сауны и горячего соития клонит в сон? Так вот это они, домовые и банники, напитались.

— А что же любят дикие?

— А все лесные и водяные духи охотятся. Мы находим какого-нибудь беспечного путника — не ребенка, не старика и с достаточно крепким здоровьем, — водим его замысловатыми дорожками, отводим глаза и пугаем, а потом направляем на верный путь. За это время от страха выделяется дикая масса энергии — этакой первобытной, животной, очищенной, что для нас вкуснее всего. А человек день-другой помается головной болью и бессонницей, и потом все пройдет.

— Вы не можете без этого обходиться?

— Нет, Велхо, это наша природа! Есть еще один способ подпитываться, но пока не буду тебя смущать, — усмехнулась Накки.

С этого вечера они гораздо больше разговаривали и Накки посвящала Илью в разные пикантные детали о жизни духов. К его досаде, он знал об этом мире несравненно меньше, чем она знала о мире людей, — впрочем, сама Накки сочла это естественным:

— А ничего, что я и гораздо старше тебя, Велхо? Не унывай, все у тебя еще впереди, благо сил на нескольких хватит.

Как поведала Накки, духи не обладают ни бессмертием, ни вечной молодостью, но живут все же значительно дольше людей и старятся позднее. Оплакивать ушедших не принято: это считается естественным завершением цикла, предписанным природой, и духам, в отличие от людей, не приходит в голову на него роптать.

— После того, как изнашивается человеческая оболочка, мы возвращаемся в свою стихию, бестелесными и незримыми, и уже не помним о том, что было нами пережито в этом образе и подобии, — пояснила Накки.

— Ну а семья, быт? Или у вас такое не заведено?

— А это по-разному, как исстари повелось: домовые и банники обычно женятся навсегда и держатся одной семьей, пока дети не расходятся по новым домам. Но поскольку мы долго живем, нам нет смысла усердно плодиться и редкая семья рожает больше двоих. А вот у