Эхо 13 Забытый Род - Арий Родович

раздражающий. Не знал аромата, но знал: это женщина. Это она меня мыла. Это она приносила еду. Это она оставляла после себя едва уловимый след уходовых средств, мыла, еды. Пища не была ресторанной — скорее, домашней. Супы, бульоны, каши. Иногда — фрукты, иногда — что-то похожее на смузи. Но пахло насыщенно, ярко, вкусно. Настолько, что я чувствовал это телом. Вероятно, меня кормили четыре раза в день. Утром, чуть позже — молочное или кисломолочное, как полдник. Потом обед. И вечером — снова.

Она ухаживала хорошо. Минимум дважды в день меня мыли. Наверное, это было утром и вечером. И всегда была она.

Второй — мужчина. Регулярный, но не по часам. Единственная закономерность — он появлялся каждый вечер, через примерно полчаса после мытья. Как я понял? По числу вдохов. Я считал. Всегда считал. Это был ориентир.

Были и другие. Уборщица. Пахнет средствами, но не агрессивными. И чуть-чуть — пылью. Вероятно, потому что убирается и в других помещениях. Здесь — чисто. Очень чисто. Не стерильно — но аккуратно. Пыль не оседает. Её тут же стирают.

Иногда я чувствовал чьё-то присутствие. Постоянное. Кто-то находился в комнате. Не подходил. Но был. Это не врачи. Не медики. Алкоголь, чеснок, лук — бытовое. Простое. Вероятно, охрана. Надзиратели. Или наблюдатели.

Это — не квартира. Не лаборатория. Не подвал. Это — ухоженное, изолированное пространство. И оно — для меня. Это многое объясняет. Но порождает ещё больше вопросов.

Так и шло время. По моим подсчётам — два, может, три дня. Я не уверен. Но достаточно, чтобы ощутить следующее: звук. Сначала — не слышал, а чувствовал. Вибрация. Как низкий бас в клубе, когда ты ещё снаружи, но подходишь ближе. Он проходит сквозь тело. Пульсом. Эхо. Волной.

Слух возвращался не вспышкой — слоями. Постепенно. Ощущения возвращались одно за другим — медленно, послушно, словно кто-то невидимый включал их вручную. Сначала — шаги. Кто-то топал. Кто-то шуршал. Кто-то ступал так мягко, что звук терялся. Но всё это я начал различать. Появилась структура.

А ещё — подтверждение: тот самый вечерний визит. Мужчина, приходящий через полчаса после мытья. Он не шумел. Он не говорил. Но я знал, что он рядом. Не только по запаху — по присутствию. Нечто, что не передаётся словами. Я просто знал, что он стоит рядом. Может быть, оттого, что не вижу. Может быть, потому что кожа молчит. И тогда всё остальное — обостряется.

Моя логика дня и ночи подтвердилась. После его визита звуки затихали. Всё замирало. Это была ночь. Самое странное — я не слышал ничего извне. Ни города, ни природы. Складывалось ощущение, что комната изолирована идеально. Полная звукоизоляция. Я не мог определить, где нахожусь — в мегаполисе или за городом. Это настораживало. Но не пугало.

Девушка двигалась иначе. Легко. Иногда — каблуки. Иногда — мягкая обувь. Входила, замирала, и почти всегда — шептала. С кем-то. Я не слышал слов. Казалось, говорить в моей комнате было нельзя. Запрещено. Или — опасно. Словно я спал. Или должен был спать. Но это был не сон. Я знал. Я считал вдохи. И знал: я в этом мире. И он — вокруг меня.

Первый голос я различил, когда заговорила девушка, ухаживавшая за мной. К этому моменту я уже был уверен: это именно она. По шагам. По запаху. И теперь — по голосу. Он был мягкий, обволакивающий, бархатный. Она сказала: «Господин, выздоравливайте».

Меня это удивило. Обращение «господин» звучало непривычно. В наше время так не говорят. Оно разрезало воздух — остро, внятно. И в то же время не вызвало отторжения. Звучало естественно. Как если бы это действительно касалось меня. Хотя мысль эта пришла словно извне, будто навязанная. Не совсем моя. Странно. Но я зафиксировал. И запомнил.

Они говорили редко — и всегда шёпотом. Но однажды что-то изменилось. Сначала я уловил запах — алкоголь, табак, перегар. Один из тех, кто всегда находился в комнате, явно выпил. Разговор стал громче, впервые — почти обычный голос.

— Господин Яков велел ждать, — голос был хриплый, сдержанный, с хрипотцой, в нём чувствовался возраст и тяжесть службы. — Всё идёт, как он сказал. Говорит, ЭХО стабилизируется — по крайней мере, он так считает

— Да стабилизация, стабилизация… — фыркнул второй, резкий, моложе. — А если он так и будет лежать? Если овощ? Я ж не для того меч в зубы взял, чтоб над бездыханным торчать. Пусть Яков сам с ним возиться.

— Я бы на твоём месте рот прикрыл, — бросил старший с раздражением. — Он может и лежит, но не мертвяк. Придёт в себя — узнает, что ты тут пасть разевал — сам тебе высадит без слов. Я видел, как Яков его гоняет. Ты рядом с ним ноль, пацан. Так что заткнись и молись, чтоб никто этого не слышал. А то потом по полу зубы собирать будешь — поломанной рукой.

— Я понял… — голос младшего стал тише. — Просто… он уже третий день как лежит. Дышит, да. Но не двигается. Ни жеста, ни шороха. Как будто в коме. Жутковато. Вроде живой — а будто пустой.

— Он дышит. Значит, не мёртвый. И молись, чтоб не слышал. Или чтоб не вспомнил.

Пауза. Потом снова — тишина и шёпот. Они начали переговариваться, но я снова не мог разобрать слов. Шепотки, обрывки, оттенки — но не содержание. И всё же этого было достаточно.

Их слова складывались в цепочку. “Господин” — снова и снова. Не только в отношении ко мне, но и к некому Якову. Это настораживало. Значит, нас как минимум двое, кого здесь считают старшими. Но нюанс в интонации: ко мне — с почтением, даже с благоговением, особенно со стороны старшего. К Якову — скорее с подчинением, как к начальнику. Как будто он — исполнитель, а я — приоритет. Будто он подо мной. Логика подсказывает: если это правда, то я действительно оказался в чужом теле. И, возможно, не просто в чужом — а в теле господина.

Это не наш мир. В нашем мире так не говорят. Среди моих знакомых было три Якова, но ни один из них не был ни господином, ни командиром охраны. И уж точно не вызывал такого страха. Здесь — другой порядок, другая система.

Из их разговора я уловил главное: мной раньше занимались. Меня готовили. Не к экзаменам, не к выступлениям, а к настоящим боям. Это была военная подготовка. Строгая, методичная. Старший сказал, что меня гонял