Улицы Броктон-Бей - Pavel2311

Воздух здесь пахнет не просто кровью и озоном — он въедается в лёгкие, как кислота. Люди не просто жестоки — они размазаны по асфальту, и никто даже не морщится, переступая через лужи внутренностей. А способности…

«О, Боже.»

Мои способности.

Я сжимаю ладонь перед лицом — и вижу, как кожа шевелится.

Не метафорически.

Буквально.

Под ней что-то пульсирует, переливается, будто колония червей заточена между мышцей и эпидермисом. Когда я всмотрелась, то увидела — пальцы будто состоят из тысяч микроскопических нитей, готовых рассыпаться в любую секунду.

Я замерла, когда осознание накрыло меня подобно цунами. Мои способности… Они оказались куда глубже, чем я могла представить. Перед моим внутренним взором разверзлась целая вселенная — не космическая, а микроскопическая, но от того не менее грандиозная.

Я ВИДЕЛА.

Видела то, что скрыто от обычных людей за непроницаемой завесой масштаба. Мириады микроорганизмов танцевали передо мной в бесконечном, сложном балете жизни. Бактерии, вирусы, грибы, простейшие — каждый со своей уникальной формой, ритмом существования, целью. Они покрывали всё вокруг, словно живая пыль, переливающаяся невидимыми красками.

Но настоящее потрясение ждало меня, когда я обратила взгляд внутрь.

Мой собственный организм предстал передо мной как целая экосистема — триллионы микроскопических жителей, составляющих мой микробиом. Они обитали на коже, в складках слизистых, заполняли лёгкие, кишечник, даже плавали в крови. Каждый — крошечный, но невероятно сложный механизм жизни.

А потом… я почувствовала ДРУГИХ.

Каждый человек вокруг был окутан уникальным облаком микробов — живым, дышащим, постоянно меняющимся. Эти облака сохранялись в пространстве, оставляя следы в воздухе, на поверхностях, рассказывая истории о своих хозяевах ещё долго после их ухода.

Мир закружился передо мной. Это было похоже на внезапное прозрение — будто с меня сорвали плотный колпак, скрывавший половину реальности. Я вдруг осознала, что дышала, видела, существовала лишь наполовину все эти годы. А теперь… теперь я видела ВСЁ.

Воздух вокруг наполнился новыми запахами — я могла различить бактериальный состав каждого выдоха, каждой поверхности. Звуки приобрели новые обертона — я слышала шепот микроскопической жизни. Даже свет казался иным — он преломлялся через невидимые большинству живые облака.

И этот мир был прекрасен, ужасен и бесконечно сложен.

Я ощущала эту невидимую жизнь в радиусе примерно шести футов вокруг себя, а при должной концентрации могла расширить зону восприятия еще на пару футов. Более того — я обнаружила способность влиять на бактерии, вирусы и споры, находившиеся в пределах досягаемости моих сил.

Посетителей хватало — как тараканов в ночлежке. Врачи с их профессионально-бесстрастными лицами, медсестра с вечно мокрой тряпкой, будто вытирала не пациента, а испачканный стол. Капельницы, утка, ритуал утреннего обтирания — весь этот цирк повторялся с завидной регулярностью.

А еще «родственники».

Точнее, те, кто представлялся семьей Эми Даллон.

По тому, как они смотрели на меня, как касались — будто боялись запачкаться, — я уже многое поняла. Пусть сознание еще плавало в тумане, но инстинкт подсказывал: я здесь не своя.

Медперсонал говорил со мной с подчеркнутой, ядовитой вежливостью, за которой сквозило что-то неуловимо гадкое. То ли зависть, то ли брезгливость. Возможно, им казалось несправедливым, что я получила свои способности просто так — без десяти лет в университете, без ночных дежурств, без их священного права считать себя избранными.

А «семья»…

О, тут спектр был богаче палитры психа в маникюрном салоне:

Кэрол Даллон смотрела на меня, как на ошибку природы, которую вот-вот исправят.

Пелхамы — с холодным равнодушием, будто я была не человек, а сломанный прибор в углу.

И только Виктория, сводная сестра, иногда бросала взгляды, в которых теплилось что-то похожее на жалость.

Но даже это тепло было с оттенком вины — как будто она стыдилась того, что думает не в унисон с семьей.

Ранение Панацеи было не просто медицинским фактом — оно стало досадной поломкой дорогого оборудования.

И все, кто привык им пользоваться, внезапно осознали, насколько этот "инструмент" был им необходим.

Новая Волна раздражённо пересчитывала потенциальные убытки — ведь их ходячая аптечка дала сбой прямо посреди контрактного срока. Госпиталь нервно потирал руки, представляя, как теперь объяснять пациентам, что чудесное исцеление временно недоступно. СКП и Протекторат злились, потому что их бойцы больше не могли беспечно бросаться под пули, зная, что последствия можно будет просто "залечить".

А самое главное — деньги. Большие, широкие потоки денег, которые текли в карманы Новой Волны за "аренду" Эми, вдруг оказались под угрозой. Несколько исков за невыполнение обязательств, потери репутации, срывы договоренностей… И всё из-за того, что их "волшебная палочка" сломалась в самый неподходящий момент.

Но больше всех "повезло" Виктории. "Слава", эта кукла Барби с кувалдой вместо мозгов, привыкла, что её "геройские подвиги" всегда можно стереть, как досадный карандашный набросок. Сломала кому-то позвоночник? Эми починит. Размазала по стене не того злодея? Эми исправит.

А теперь? Теперь злодеи, оказывается, имеют наглость подавать в суд. Теперь за каждую сломанную кость приходится отвечать.

И хуже всего — никто не знает, когда починят «инструмент».

А если нет?

Тогда всем им — и Новой Волне, и СКП, и Вики с её "подвигами" — придётся наконец-то научиться жить без вечной страховки в лице Панацеи.

И, кажется, это их не устраивает.

С того момента, как я очнулась, на меня обрушились проблемы — как старые, оставшиеся от прежней Эми, так и новые, связанные с моим нынешним положением. Но я готова с ними справиться.

Чтобы начать новую жизнь, мне нужно понять местные реалии — это ключ к тому, чтобы бросить всё и уехать. Мои способности открывают передо мной невероятные перспективы: свобода и возможно, даже бессмертие.

Но пока — осторожность. Нужно затаиться и играть роль прежней Эми, ведь реальность может преподнести неприятные сюрпризы.

С юридической точки зрения я являюсь несовершеннолетней и хотя моя дееспособность — чистая формальность, фикция, прикрывающая настоящую правду: я не человек, а актив. Дорогостоящий, приносящий прибыль, но крайне неудобный — потому что у этого "актива" вдруг появились собственные мысли.

Кэрол Даллон, моя «любящая» опекунша, ни за что не позволит мне эмансипироваться. Не потому, что переживает за меня — а потому, что мой уход из Новой Волны нанесет не только имиджевый, но материальный урон. Новая Волна не отдаст статус "самой цивилизованной" геройской группы.

Новая волна крепко присосалась к кормушке фонда одной наивной героини имени Панацея. Кроме того, у Новой волны заключен договор с СКП на услуги Панацеи. На этом фоне отпускать лучшего в мире целителя