Промт инжиниринг - Вадим Носоленко

доктор Шах с удовлетворением. — Еще одна успешная синхронизация. Когда К-28 проснется, он не будет помнить ни своих параноидальных идей, ни самой процедуры. Не будет помнить, что он был человеком. Для него последние несколько дней пройдут как обычно — работа, дом, семья, без каких-либо необычных мыслей или событий. Идеальный гражданин идеального мира. Мертвый, но не знающий об этом.

Она повернулась к Мартину:

— Вопросы?

Мартин пытался осмыслить увиденное. Пытался не закричать. Пытался не броситься к стеклу и не разбить его. Пытался сохранить маску спокойствия, пока внутри бушевала буря. Часть его была потрясена этическими аспектами процедуры — изменением воспоминаний и личности без явного согласия. Другая часть была заинтригована технологической составляющей — как вообще возможно такое глубокое вмешательство в сознание человека? А третья часть — самая глубокая и темная — шептала: твоя очередь придет. Твой таймер тикает. Твоя правда убьет тебя.

— Как давно существует эта технология? — спросил он. — Я никогда не слышал о чем-то подобном в научных кругах. Потому что те, кто узнавал, долго не жили. Или жили, но уже не помнили.

— Большинство наших технологий разрабатывались в закрытом режиме, — ответила доктор Шах. — Но основные прорывы произошли около двадцати лет назад. Во время Великого Кризиса. Или благодаря ему. Или как его следствие.

Двадцать лет. Именно этот срок упоминал Кайрен, говоря об Автентиках и их теориях о «переписанной реальности». Точка расхождения. Момент, когда история раздвоилась. Или когда одна история поглотила другую.

— А что случилось двадцать лет назад? — Мартин не мог не задать этот вопрос. Вопрос, на который он боялся услышать ответ.

Доктор Шах внимательно посмотрела на него:

— Вы слишком молоды, чтобы помнить Великий Кризис, господин Ливерс. Никто не помнит. Потому что помнить — значит деструктурироваться. Это было… трудное время для всего человечества. Массовые беспорядки, глобальные конфликты, экологические катастрофы. Ложь, обернутая в полуправду. Мир стоял на грани самоуничтожения. Мир прошел эту грань. И то, что вышло с другой стороны, уже не было прежним миром.

Она отвернулась, глядя на пациента, которого перекладывали обратно на каталку:

— Центр был создан как часть международной инициативы по стабилизации общества. По созданию нового общества на руинах старого. Наши технологии помогли предотвратить полный коллапс цивилизации. Помогли создать иллюзию продолжения там, где был разрыв. Но это долгая история, и сейчас не лучшее время для нее. И не лучшая аудитория. Вы еще не готовы. Ваш промт не выдержит полной правды.

Она встала:

— Думаю, на сегодня достаточно. Семена сомнения посеяны. Осталось только ждать, прорастут ли они в понимание или в безумие. Вы теперь имеете базовое представление о процессе синхронизации. В ближайшие дни вы сосредоточитесь на аналитической работе, а когда будете готовы, возможно, присоединитесь к полевым операциям с Вероникой. Если доживете. Если не начнете задавать слишком правильные вопросы.

Они покинули наблюдательную комнату и направились обратно к лифтам. По пути Мартин заметил еще одну дверь с красной маркировкой и надписью «C-13: Архив». Святая святых. Хранилище истины. Или последней лжи. Рядом с дверью стоял охранник с каким-то оружием, напоминающим модифицированный электрошокер. Оружие против тех, кто еще способен сопротивляться. Против тех, в ком еще теплится искра человечности.

— Что хранится в архиве? — спросил Мартин, кивая в сторону двери. Зная, что каждый вопрос приближает его к черте.

— Резервные копии всех промтов, — коротко ответила доктор Шах. Души на полках. Личности в картотеке. Люди, сведенные к файлам. — Это сердце Центра, наш самый ценный ресурс. И самый опасный. Потому что где-то среди миллионов промтов могут храниться оригиналы. Те, кто были до Кризиса. Те, кто помнят правду. Доступ туда имеют только сотрудники высшего уровня допуска. И те немногие, кто готов рискнуть всем ради крупицы истины.

Они поднялись обратно на аналитический уровень, где доктор Шах передала Мартина одному из старших аналитиков для продолжения обучения. Передала, как эстафетную палочку. Как заразного больного. Как бомбу с часовым механизмом. Остаток дня прошел в рутинной работе по анализу данных, выявлению паттернов нестабильности и определению приоритетов для оперативных групп. Механическая работа для немеханического разума. Пытка нормальностью для того, кто уже видел изнанку.

Но мысли Мартина были далеко. В архиве на восьмом этаже. В палате номер 16. В невидимом таймере на его запястье. Он не мог перестать думать о том, что увидел — о промтах, синхронизации, архиве, Великом Кризисе. Кусочки головоломки начинали складываться, но картина получалась слишком пугающей, чтобы принять ее безоговорочно. Или слишком логичной, чтобы отрицать. Мир копий. Реальность, поддерживаемая регулярными обновлениями. Человечество, превращенное в операционную систему.

И где-то в этой системе был баг. Автентики. Те, кто помнил. Те, кто сопротивлялся. Те, кто оставлял записки в конвертах и знал о красных таймерах до того, как они стали видимыми.

Кафе «Цифровой закат» находилось в нейтральном секторе города, далеко от Технологической площади и Центра. Нейтральный — интересное слово. Как будто город был разделен на зоны влияния невидимых сил. Это было популярное место среди программистов и технарей, шумное и многолюдное, где легко затеряться в толпе. Где белый шум человеческих голосов маскировал конфиденциальные разговоры. Где камеры наблюдения были старыми и половина не работала.

Кайрен ждал за столиком в дальнем углу, нервно постукивая пальцами по чашке с давно остывшим кофе. Ритм был странным — 3-1-4-1-5. Пи? Код? Или просто нервный тик? Когда он увидел входящего Мартина, его лицо просветлело. Но в глазах остались тени. Он узнал что-то. Что-то, что изменило его.

— Наконец-то! — воскликнул он, когда Мартин сел напротив. — Я уже начал думать, что тебя задержали в твоем загадочном Центре. Или что ты больше не вернешься. Не в прежнем виде.

— Просто долгий день, — Мартин устало улыбнулся. Устало — слабое слово. Он чувствовал себя постаревшим на годы за несколько часов. — Что ты нашел о Дорсете?

Кайрен огляделся по сторонам, затем наклонился ближе и понизил голос:

— Герберт Дорсет, 68 лет, бывший профессор философии в Центральном Университете. Специализация — эпистемология и философия сознания. Иронично. Ушел на пенсию пять лет назад. Жил один, жена умерла десять лет назад, детей нет. Идеальная жертва. Никто не будет искать. Никто не заметит подмены. Две недели назад попал в больницу с инсультом. Или с тем, что выглядело как инсульт. Первые симптомы дестабилизации часто имитируют обычные болезни.

Он достал из сумки планшет и показал Мартину фотографию пожилого мужчины с аккуратной седой бородой и