Тень «Пересмешника» - Артём Март

Солнце стояло низко.

Дневная жара спала, но духота, которая каждым летом была вечным спутником всего живого в этих местах, даже и не собиралась никуда деваться.

Пусть к вечеру жизнь в кишлаке немного затормаживала свой бег, мы все равно встречали на себе любопытные взгляды местных жителей.

Все потому, что мы вели душмана, переодетого в советскую форму. Лицо его Волков замотал марлевым бинтом, а ему на голову я нацепил свою панаму.

Видок у языка был тот еще — замотанный по самые брови, словно мумия, в форме, что была явно ему велика, дух представлял собой печальное и одновременно забавное зрелище.

Делая вид, что «советский солдат» ранен, мы с Мухой тащили его, поднырнув душману под руки. При этом я постоянно держал его на мушке — давил стволом нагана в спину.

Чтобы вид оружия не вызывал у местных жителей тревоги, я реквизировал у Волкова китель, который накинул на вооруженную руку, делая вид, будто просто несу одежду с собой.

Душман же, невысокий и худоватый, буквально волочил ноги, когда мы торопливо гнали его по улице.

Пусть к краю кишлака мы двигались окольными путями и переулками, минуя самые оживленные улицы, по дороге нам все равно попадались местные жители. Старики, сидевшие на топчанах у дувалов, лениво провожали нас взглядом. Мужчины, отдыхавшие после работы в полях, лавках, мастерских или пастбищах, посматривали на четверых бойцов с интересом. Женщины с удивлением косились, когда мы проходили мимо. Время от времени к нам приставали назойливые детишки, обращаясь на ломанном русском со словами «как дела?» или «дай!».

Да и Волков иногда чудил. Когда мы проходили мимо очередных зевак, он время от времени улыбался им и с неловкостью пояснял:

— Ему стало плохо. Плохо ему. Поранился. Лицо поранил.

Когда после очередного такого фортеля Муха обратился к нему с вопросом, на кой черт он перед всеми оправдывается, тем более, что его не понимают, Волков ответил:

— Ну… Ну так это выглядит совсем уж странно…

Впрочем комвзвода не оценил ответ своего зама и приказал ему держать язык за зубами.

Когда мы добрались до старой мельницы, что стояла на высоком холме недалеко от кишлака, было еще светло.

Асбад представлял собой странную, не привычную простому русскому глазу конструкцию.

Это была большая, двухэтажная мельница, вытянувшаяся к небу не меньше чем на десять или пятнадцать метров.

Первый ее этаж — приземистые, саманные строения, скрывал внутри массивные каменные жернова, древние водяные системы и склады для муки. Верхний же ярус походил на длинную, плоскую стену со сквозными камерами. В каждой из них высились по несколько деревянных парусов на вертикальной оси.

Раньше эти паруса, видимо, обтягивали тканью или соломой, чтобы ловить ветер, но теперь они стояли пустые и ободранные, словно кости.

Бледнов и семейство Анахиты должны были прятаться где-то на нижнем этаже.

Мы с трудом втащили душмана на холм. Ввели в старый, заросший сухим бурьяном дворик, окруженный совсем низким, сточенным ветром и песком дувалом.

— Товарищ старший лейтенант, — обратился я к Мухе, — проверьте, чтобы нас пустили. Я послежу за языком.

Муха кинулся к ветхой деревянной двери. Постучал. Стал ждать.

— Елки-моталки… — сказал Волков, уставившись на кишлак, который с этого холма был как на ладони. — Вот так вид! Впечатляет! Был бы фотоаппарат — сфотографировал бы!

Душман что-то промычал. Бинты закрывали ему глаза и ограничивали обзор. Мы намеренно подстраховались, чтобы тот не мог слишком уж резко дернуться.

Он полез было свободной рукой, чтобы их поправить, но я, заметив это, настойчиво надавил ему стволом нагана в спину.

— Тише-тише, дружок, — сказал я при этом вкрадчиво.

Душман опасливо посмотрел на меня и не стал лезть к бинтам, тотчас же уловив, что я имею в виду.

А тем временем старая, гнилая дверь в нижний этаж мельницы открылась. Оттуда высунулся озадаченный нашим появлением Бледнов.

— Вы так быстро? Я думал…

— Нам нужно допросить языка, — строго сказал ему Муха.

Бледнов немного помедлил, но уступил дорогу.

Я пихнул духа в плечо.

— Пошел.

Тот неловким шагом прошел несколько метров и обернулся. Уставился на меня полуприкрытым бинтами глазом.

Я поднял на него уже ничем не скрываемый пистолет.

— Дима, руки, — приказал я Волкову.

Старший сержант торопливо подошел к душману, связал ему руки, и мы подогнали языка идти дальше.

На первом этаже мельницы было темно. Но пока Бледнов не захлопнул дверь наружу, я смог рассмотреть внутреннее убранство этого помещения.

Стены — шершавый, не побеленный и даже не отштукатуренный саман, покрытый слоем древней земляной и мучной пыли. Кое-где в углах или прямо на стенах выделялись темные пятна плесени и сырости.

Пол оказался привычно земляным, утоптанным чуть не до камня. Усеянным просыпавшимся некогда мертвым зерном. Потолок же представлял собой массивные, промазанные глиной перекрытия, поросшие густым от пыли слоем паутины.

Справа от нас оказался пустой дверной проем. Дверь, видимо, давно сняли с петель.

А влево помещение продолжалось. Оно оказалось довольно обширным.

Я видел с левой стороны несколько пар положенных друг на друга жерновов. В них сквозь отверстия в потолке вставили «мачты» мельниц. Хитрые старинные деревянные шестерни, хитроумных механизмов передавали крутящий момент силы ветра на эти большие, испещренные бороздками камни.

Здесь пахло ячменной и пшеничной пылью, плесенью, глиной и старым деревом. Воздух казался густым, затхлым и тяжелым.

В помещении было прохладно, я бы даже сказал, влажно. Это чувствовалось сразу же, стоило попасть из сухой духоты афганского вечера в эту застарелую прохладу.

Муха грубо схватил душмана за ворот кителя, потащил его к стене и толкнул под нее. Тот грохнулся под маленькое окошко, медленно зашивился, с трудом принимая сидячее положение и опираясь спиной о пыльную стену.

— Волков, закрой дверь, — распорядился Муха, — сиськи мять нет времени. Нужно быстро его допросить.

Когда замкомвзвода захлопнул дверь, внутри стало еще темнее. Лишь лучики тусклого, сероватого сумеречного света пробивались сквозь дверные щели, окошки и отверстия мачт в потолке.

— Свет? Нужен свет, — обернулся Муха к Бледнову. — Я говорил взять с собой лампу.

Бледнов не смотрел на Муху. В проеме показалась Анахита. Лицо ее было угрюмым и напряженным. Глаза поблескивали. На руках она держала девчушку Катю.

Ребенок, увидев незнакомого мужчину, которого только что уронили на пол, захныкал. Прижался к маминой груди.

Спустя мгновение из проема складского помещения показался и Муаммар. Лицо его казалось стоически спокойным. Лишь глаза поблескивали в густой темноте мельницы.