Тень «Пересмешника» - Артём Март

Муха зло нахмурился. Пальцы его побелели на черенке кочерги. Он зыркнул на дверь.

— Ответь, — беззвучно, одними только губами, сказал я и кивнул на дверь, — ответь ему.

Муха мрачно и очень напряженно выдохнул. Потом нервно потоптался на месте и снова глянул на дверь.

Мы оба понимали — если ничего не ответим, душман может просто уйти. Но если разрешить ему войти, будет шанс, что он поведется на обман. И Муха был единственным, кто мог что-то сказать на дари.

Муха напрягся. А потом очень хриплым, низковатым голосом, не слишком удачно подражая тембру Муаммара, прохрипел:

— Бияой… хош омадéд…

Потом Муха намеренно закашлялся, снова подражая старику-курильщику.

Пришелец молчал. Молчал несколько длинных, казавшихся бесконечными секунд. А потом вдруг сказал:

— Устод, шома солим хастед? Саротон хуб нест.

Я не был уверен в точном переводе, но, кажется, дух спросил о здоровье Муаммара. Это был плохой знак. Кажется, подозрительность пришельца только росла.

Мухе от его слов будто бы сделалось дурно. От напряжения и нервозности он аж зажмурился. На лице старлея появилась настоящая, полная боли страдальческая маска.

Когда Муха открыл глаза и сглотнул, то снова заговорил на дари:

— Хамма́ш шукр. Сарда́м дард мекуна́д. Хаво́… хаво́ бад аст.

Говорил он хрипло и не очень разборчиво. Проглатывал слова.

Потом снова тишина.

Я внимательно смотрел старлею в глаза. Тот — то на меня, то на дверь.

Мы оба понимали — оставалось только ждать.

* * *

Псалай застыл у двери.

Когда он подошел к дому Анахиты, у него сразу появилось ощущение, что что-то не так.

Окошки домика были плотно зашторены. Двор оставался будто бы безжизненным. Ни единой курицы не гуляло по нему. В хлеву молчали козы.

Несколько мгновений Псалай колебался. Потом все же решился войти. Он медленно открыл калитку и зашел во двор. Аккуратно и тихо проследовал по вытоптанной жильцами тропе.

Когда его окликнул проходящий мимо знакомый и осведомился о том, как его здоровье, Псалай, как ни в чем не бывало, приветливо и непринужденно ответил. Сказал, что пришел в гости к своему старому другу Муаммару.

А дальше снова направился к двери.

С каждым шагом напряжение, что он ощущал, нарастало. Какая-то неуловимая неправильность этого такого знакомого ему места постоянно давила на Псалая. Вызывала сомнения.

Псалай убеждал себя, что, возможно, такая тишина и безжизненность была связана с тем, что Анахита чувствует опасность. Или знает что-то, что заставляет ее вести себя особенно скрытно.

В конце концов, шурави, с которым она связалась, ушел из кишлака. А когда этого пса не было рядом, Анахита всегда вела себя особенно нервно.

Псалай буквально боролся с желанием уйти отсюда. Боролся с собственным дурным предчувствием. Его останавливали лишь сомнения — а вдруг женщина и правда раскроет ему что-то такое, что нельзя оставлять без внимания? Если он уйдет сейчас, если не получит от нее этих важных сведений, а потом из-за этого случится беда, Канадагари без всяких сомнений отрежет Псалаю голову.

И все же Псалай решил пойти на хитрость. Он застыл у двери и прислушался. То обстоятельство, что внутри было слишком тихо, смутило Псалая еще больше. Тогда он постучал и заговорил:

— Мир тебе, уважаемый Муаммар! Могу ли я войти?

Несколько мгновений за дверью продолжала звенеть тишина. А потом вдруг раздался хриплый, болезненный голос:

— Заходи. Добро пожаловать.

Голос смутил Псалая. Он был одновременно похож и не похож на привычный голос Муаммара.

Псалай стиснул рукоять нагана, который носил в кармане своей легкой полевой куртки, которую накинул поверх рубахи, чтобы спрятать оружие.

Потом, стиснув зубы, спросил снова:

— Вы здоровы? У вас какой-то болезненный голос.

Снова недолгая пауза. Снова шум тишины в ушах.

— Спасибо, — ответил тот же хриплый, по-старчески дребезжащий голос, — у меня болит голова. Погода плохая…

Псалай задумался на мгновение. Он помнил, что старик и раньше жаловался на плохое самочувствие в особенно жаркие дни. И все же пистолета из пальцев не выпустил. Даже напротив, Псалай осмотрелся и украдкой достал его из кармана. Скрыв оружие от посторонних глаз собственным телом, он замер еще на мгновение.

Псалаю хотелось уйти. Подозрения не оставили его. Но железная воля Кандагари подстегивала моджахеда действовать. Он понимал — если он ошибется, если проявит «трусость», которую командир несомненно усмотрит в том, что Псалай уйдет, ему будет не сдобровать.

И Псалай рискнул.

Положив руку на ручку двери, он аккуратно толкнул ее.

Со скрипом дверь приоткрылась.

* * *

Скрипнули дверные петли. Дверь медленно принялась открываться.

Я прижался ближе к стене. Прижался так, чтобы как можно сильнее скрыть свой профиль за тяжелым бревном косяка. Затаил дыхание.

Душман медлил. Он застыл, приоткрыв дверь, и, видимо, изучая комнату.

Медлить было нельзя. Еще мгновение, еще секунда — и он может понять, что мы его дурачили.

Тогда я среагировал.

Высунувшись, я просто ткнул ничего не понимавшего душмана дубинкой в лицо. Тот вскрикнул, вскинул пистолет. Я тут же, отбросив дубинку, вцепился ему в руку, стараясь не допустить выстрела.

Появившийся из-за двери Муха немедленно толкнул душмана, тот рухнул на пол. При этом машинально вцепился мне в одежду и потянул за собой.

Муха, тем временем, закрыл дверь. Не успели мы упасть на пыльный ковер, как Муха кинулся мне на помощь.

А помощь, к слову, мне была особо и не нужна.

Когда мы упали и принялись бороться в пыли, то оказались на боку, при этом я — позади душмана.

Враг принялся водить вооруженной рукой так, будто бы старался не дать мне выбить его оружие. При этом он кряхтел, стонал, сжимая зубы. Я почти сразу взял его на удушающий.

Я понимал — чуть-чуть поднажму, и он обмякнет. Опасность была одна — пистолет.

Нет, я прекрасно видел, что выстрелить ошарашенный дух, да еще и из такого неудобного положения, просто не сможет. И все же если он нашумит, привлечет к дому девушки лишнее внимание, то еще сильнее усложнит нам жизнь.

И эту неприятную проблему решил Муха. Он буквально вцепился в пистолет, стараясь не дать духу выстрелить. Силой вырвал его у душмана из пальцев. Тот, словно бы этого и не заметил. Тут же схватил меня за рукава, стараясь оторвать руки, обвившие его шею.

Душман пыхтел, сучил ногами, скалил не очень здоровые зубы, стараясь продохнуть.

— Дима! — Полушёпотом крикнул Муха.

Волков тут же вылетел из женской с веревками в руках.

Наша возня закончилась только тогда,