И зовите меня Гудвин - Павел Николаевич Корнев

— Я его стабилизирую, иначе до хирургии не довезти, — заявил он и скомандовал мне: — Кладём на бок!

Эльфийка-интерн лишь кивнула.

— Хорошо!

— Это ж надо было из самого Офира приехать, чтоб от алкаша ножом в бок получить! — покачал головой Жора, когда мы погрузили носилки с раненым в машину.

Одет джинн был в рубашку с коротким рукавом, светлые брюки и теннисные туфли, волосы на затылке стягивала аптечная резинка, поэтому получить в бок перо он мог не столько из-за вздорного характера, сколько по причине неподобающего по меркам завсегдатаев пивбара внешнего вида.

Впрочем — мне-то что с того? Моё дело его на боку придерживать.

Дядя Вова положил одну ладонь на рану, другой легонько стиснул джинну шею — тот после этого, такое впечатление, даже дышать стал не так сипло и самую малость глубже. А вот упырь осунулся, глаза его запали, на виске забилась жилка. И вновь потянуло пронзительным электрическим холодком.

— Дарья, проверь карманы, — попросил дядя Вова, но эльфийка лишь напрасно свои тонкие пальчики с чёрным маникюром в крови перепачкала, не сумев обнаружить ни паспорта, ни бумажника.

— Ещё и обчистили! — возмутилась она.

— Может, менты изъять успели? — предположил я.

— Тогда бы они нам их отдали или хотя бы установочные данные сообщили, — возразил дядя Вова и предупредил интерна: — Отметь особо этот момент, чтобы на нас ничего не повесили.

А после того, как пациента в приёмном покое хирургии уложили на каталку и помчали в операционную, он добавил:

— И зарегистрируй обоснованное пси-воздействие третьего класса… — упырь взглянул на часы, — продолжительностью семнадцать минут.

— Зарегистрирую, — пообещала Дарья и убежала отмывать перепачканные в крови руки.

Мы воспользовались моментом и тоже наведались в туалет, я там ещё и напился из-под крана. На улице царила одуряющая духота, было нечем дышать, и буквально плавился от жары асфальт — немудрено, что следующие два раза выезжали на тепловые удары, да потом ещё пришлось катить на городской пляж. Правда, там потенциального утопленника-эльфа ещё до нашего приезда успели откачать спасатели.

Солнечные лучи отражались от белого песка и слепили глаза, но само озеро с тёплой солёной водой глянулось мне безостановочным плеском волны и веявшей с той стороны свежестью, а ещё невозможностью различить в туманной дымке дальний берег.

Будто на море выбрался, право слово!

— Там уже Гниль начинается, — подсказал Жора, когда вернулись к машине.

Но озеро оказалось единственным светлым пятном, в остальном же нескончаемая круговерть порядком меня утомила. Я вымотался, хотел есть, пить и Дашку. И я даже затруднялся сказать, невыполнимость какого именно из этих желаний выводила из себя больше всего. Хотя, сказать по правде, сейчас бы предпочёл вернуться на пляж, лечь в тени навеса и немного вздремнуть. От осознания предельной очевидности такого решения и вовсе накатила смертная тоска.

А ещё масла в огонь дурного орочьего настроения подлила встретившая нас в дверях коммунальной квартиры старушка с замашками вахтёра.

— Разувайтесь! — потребовала она. — Не к кому-нибудь, к инженеру идёте!

Произнесена должность приболевшего соседа оказалась ей едва ли не с придыханием, как в моём родном мире не о всяком банкире говорили, но дядя Вова и не подумал смутиться.

— Сухо на улице, мать! — улыбнулся он, протискиваясь мимо старушки и тем самым отвлекая её внимание на себя.

— Пыль натащите! — возмутилась та, поспешив за фельдшером.

— А кому чистый пол нужен будет, если инженер, пока мы разуваемся, окочурится? — не полез упырь за словом в карман и тут же перешёл в наступление: — И чего вообще инженер в коммуналке живёт? Он где служит?

Я пропустил вперёд Дарью и потащил за ней по длинному тёмному коридору носилки. Где-то играла музыка, но тихо-тихо, ответ старушки она расслышать не помешала.

— Служит на тяжмете, а сюда после развода переехал. Кооперативную квартиру жена себе захапала!

— Развелся? — заинтересовался дядя Вова. — И почему же?

— Да кто ж мне скажет — почему? — удивилась соседка инженера. — Но с его работой точно не до молодой вертихвостки. Вечно же на заводе днюет и ночует. Такому серьёзному человеку и жена под стать нужна! — И она указала: — Вот его дверь!

— Лежит второй день бледный и потный, жалуется на слабость? — уточнил упырь, и что-то в его голосе заставило меня прислонить носилки к стене.

— Лежит! — подтвердила старушка. — Не ест ничего и не пьёт! Я и бульон куриный приносила, и аспирин предлагала, а он ни в какую! Думала, хандрит после развода, но так над собой измываться — это уже перебор! Вот я вас и вызвала.

— Поглядим, что там за хандра, — хмыкнул упырь и постучал, помедлил малость в ожидании ответа, затем повернул ручку и потянул её на себя. Чуток приоткрыв дверь, принюхался и позвал: — Гудвин!

Я оттёр плечом Дарью и шагнул за напарником в сплошь заставленную мебелью комнату инженера. Окно оказалось зашторено, но через ткань просвечивали солнечные лучи, и темно внутри не было. Не для меня так уж точно: разглядел и застеклённые серванты с миниатюрными фарфоровыми статуэтками, и вроде бы цветной телевизор, и магнитолу, и катушечный магнитофон с огроменными напольными колонками. И самого инженера, распластавшегося в полосатой пижаме на диване, тоже не пропустил.

Бледный и потный — всё так. И определённо живой: присвист надсадного дыхания удалось расслышать прямо от двери. Ещё витал в воздухе какой-то едкий запах, но я не смог его разобрать и вновь отвлёкся на обстановку, поскольку раньше бывать в человеческих жилищах этого мира мне ещё не доводилось.

«Похоже, при разводе этот куркуль сюда всё барахло из квартиры уволок», — подумал я, и тут дядя Вова скомандовал:

— Гудвин, окно!

Я спешно протиснулся между сервантом и столом, отдёрнул штору,