Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

стены. Ксюша колдовала над пеной, взбивала её руками, наклонившись над белоснежной ванной, антикварной и уродливой, всегда напоминающей Юре пузатое корыто-лоханку на тонких, полусогнутых золотых ножках.

Ксения его не видела, стояла к нему спиной, мурлыкала что-то себе под нос, а он, удивляясь своему спокойствию, неторопливо и отстранённо разглядывал её фигурку, полноватую, женственную, с плавными изгибами бёдер, белую кожу, на которой ярким пятном выделялись розовые трусики и лифчик, дешёвые и такие неуместные среди роскошных золотых зеркал и дорогой керамики.

Рябинин сжал в кулаке конец пояса, потянул, вытягивая его из петель, шагнул к ней, не обращая внимания на распахнувшийся халат, хлёстко ударивший его полами о голые икры. Ксюша разогнулась, но обернуться не успела — он резко закинул пояс ей на шею, крепко вцепившись в концы обеими руками, и стал тянуть.

Это оказалось очень просто — намного проще, чем он думал. Просто тянуть. Сил у него хватало, когда-то в молодости он был очень спортивным, других в армию не брали, и, хотя, в последнее время на кабинетной работе Юра совсем потерял форму, но и того, что осталось, было вполне достаточно. Он почти без труда удерживал её сопротивляющееся тело. Ксюша хрипела, дёргала ногами, руками пыталась освободить шею, но её усилия почти не мешали ему. Он не думал ни о чём, полностью сосредоточившись на одном простом действии — тянуть. И даже стал считать про себя, отмеряя последние секунды жизни своей любовницы. Раз, два, три… На цифре сто пятнадцать её тело перестало сопротивляться, руки опустились, только ноги всё ещё шевелились, сведенные судорогой. Юра пытался не смотреть на неё, мысленно проговаривая цифры — сто девяносто восемь, сто девяносто девять, двести. Ксюша обмякла, но он всё равно продолжал тянуть, ещё и ещё, напрягая руки, словно занимался на тренажере. И только когда он услышал, нет, скорее почувствовал, что ткань пояса начинает трещать, он ослабил хватку, и тело Ксюши упало на пол.

Он вдел пояс обратно в халат, запахнулся, не спеша потянулся к позолоченному вентилю, перекрыл воду, потом, подумав, наклонился, вытащил затычку, внимательно проследил, чтобы ванна опорожнилась, снова включил воду, смывая остатки пены. Ровно в восемь к нему должны постучать люди Ставицкого и забрать тело. И тогда он пройдёт в кабинет, наконец-то достанет бутылку…

И тут его взгляд упёрся в Ксюшу.

Она упала навзничь — не ткнулась лицом в красный мрамор пола, наоборот — лежала на спине, согнув ноги и всё ещё сжимая ладони в кулаки, и её лицо, искажённое страшной гримасой, фиолетовое, перекошенное, с распахнутыми большими глазами было повёрнуто прямо к нему. Он инстинктивно попятился от этих пустых и мёртвых глаз, неестественно голубых, словно намалёванных безумных художником, зачем-то снова развязал пояс, вытянул его, с силой сжал обеими руками, как будто второй раз собирался задушить ту, что уже была мертва. А потом, испустив тихий и тонкий вой, заскулил, затрясся всем телом и грузно опустился на колени рядом с телом женщины, которую когда-то, наверно, любил.

Бутылка была пуста. Юра недоумённо подержал её в руках, поставил обратно на пол, удивляясь про себя, что в последнее время у него как-то подозрительно быстро заканчивается коньяк. Казалось бы, только что откупорил новую бутылку и раз — уже едва на донышке. «Но ничего, это ровным счётом ничего не значит, — Юра упрямо, наверно, в сотый раз повторил себе эту фразу, задвигая в дальний угол сосущую его тревогу. — Осталось чуть-чуть, совсем чуть-чуть».

Что осталось и почему чуть-чуть, этого Юра сказать не мог, он вообще не думал и не хотел думать о происходящем. О том, что жена презирает его и даже не пытается скрыть своего презрения. О том, что он давно и плотно сидит на крючке Ставицкого, выполняя все его приказы с завидной послушностью марионетки. О том, что он собственными руками удушил женщину, которая пусть и из корыстных целей, но всё же была добра к нему. А ведь она так смотрела на него… так смотрела. Юра привычно схватил почти пустой стакан, заглянул в него и отшатнулся — остатки золотистой жидкости, переливающейся на дне, рассыпались каплями, весело подмигнули ему, странно и причудливо трансформировались в свете потолочных ламп, и на Юру глянули пустые мёртвые глаза. Он вскрикнул, разжал пальцы, и стакан упал на пол, бесшумно запутавшись в длинном ворсе ковра. Страх, на время отпустивший его, снова вцепился, прилип, заполз словно клещ под кожу. Привыкнуть к этому страху было нельзя, но и избавиться от него тоже, как невозможно избавиться от того, что стало частью тебя. А страх стал частью Юры, самим Юрой. Жена что-то говорила ему, и страх тут же толкал его в спину, заставляя сгибаться и подчиняться. Ставицкий отдавал свои приказы мёртвым и скучным голосом, а страх уже бежал впереди, выполняя их. Даже убийство Ледовского, и тут облажался не столько сам Юра, сколько его страх. Генерал тогда в разговоре с Савельевым упомянул фамилию Барташова, сказал про дневник, и страх, крепкими руками обвивший Юрину жирную шею, зашептал в ухо быстро и жарко: «А вдруг там в дневнике что-то про Барташовых, а у тебя жена Барташова, она-то выкрутится, а тебя не пощадят, Юра, вот увидишь, тебя не пощадят». И это не Юра, это он, его страх, сыпанул той отравы в стакан Ледовского…

Рябинин закрыл глаза, повалился на спинку кресла, страстно желая, чтобы пришёл долгожданный, душный и пьяный сон, в который можно провалиться как в бездну — только это на время приносило облегчение. Но сон не шёл. Зато опять вспомнился Ставицкий, Наталья, мысли причудливо завертелись, не давая покоя. Господи, как же он устал. Устал бояться, устал изображать из себя главнокомандующего, принимать решения устал. Чего они все от него хотят? Наталья, Ставицкий? Он и так делает всё, что ему говорят…

Юра неловко дёрнулся, задел стоявшую у ног бутылку. Тут же подумал — нет, так ему не уснуть, не расслабиться. Опять встал, подошёл к шкафу, привычно отодвинул Есенина, вытащил последнюю бутылку, машинально отметив про себя, что надо снова пополнить свои запасы. Повернулся и тут же вздрогнул всем телом — в дверь постучали.

Первым делом он попытался спрятать бутылку за спину, словно его поймали на какой-то шалости, но передумал — это была не жена, та не стучалась, входила к нему без церемоний.

— Да? — произнёс он, стараясь голосом не выдать свой испуг.

Заглянула горничная, Нина, которая работала у них так давно, что превратилась в копию своей хозяйки.

— Юрий Алексеевич, —