"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

смел меня вычеркнуть, что создает странную ситуацию, когда книгу о жестоком обращении с китайскими рабочими начинают скупать тысячи трампистов. Публицисты передают мне запрос на интервью от популярной молодой ютуберши, но я отказываюсь, когда обнаруживаю, что большинство ее вирусных видеороликов носят названия вроде «ГЛЯНЬТЕ, КАК Я ПРОНОШУ СТВОЛ В СВОЙ УНИВЕР =)))» или «СНЕЖИНКА-ЛИБЕРАСТИНКА ВСЕМ ТЕЛОМ ЗА АБОРТЫ!».

Ну ладно, я знаю, как недостойно это выглядит. Как и Тейлор Свифт, я не намеревалась становиться Барби белого супрематизма. И понятно, что я не сторонница Трампа — я же голосовала за Байдена! Но если все эти люди швыряются в меня деньгами, неужели с моей стороны так уж порочно их принимать? Разве не нужно, наоборот, радоваться выжиманию бабла у расистского быдла, едва лишь у тебя появляется такая возможность?

Вот ведь как все обернулось. Я растеряла свою репутацию, но я далека от банкротства, и на обозримое будущее у меня есть стабильный доход. Все могло быть гораздо хуже. Ну, сожгла я все свои мосты в издательском деле — это ж не значит, что жизнь закончена. У меня на сегодня сбережений больше, чем у большинства людей моего возраста. Может, пришло время остановиться, пока я еще на коне?

В последующие недели я действительно частенько подумываю о том, чтобы вообще бросить свое писательство. Может, моя мать изначально была права: долгая карьера не написана мне на роду. А «Последний фронт» стоит рассматривать как стартовую площадку, чтобы найти себя где-то еще, на поприще более достойном. Денег у меня достаточно, чтобы оплатить любую переквалификацию, а среднего балла по Лиге Плюща вполне хватает, чтобы попасть в десятку лучших юридических или бизнес-программ. Как раз подготовиться к SAT[1085]. Пройти какие-нибудь онлайн-курсы, а там и самой заняться консалтингом.

Вообще это привлекательно — перспектива стабильной работы, с четко определенными часами и льготами; где, несмотря на «белость», тебе не клеят ярлык сволочи и зануды, а, наоборот, вполне охотно берут на среднюю должность. Больше никаких судорожных скроллингов; никаких соревнований, чей хер длиннее; никаких на тысячу раз просмотров имэйлов с целью выяснить, не закусился ли на тебя твой директор по маркетингу.

Однако я не могу бросить то единственное, что придает моей жизни смысл.

Писательство — это то, что максимально сближает нас с настоящим волшебством. Писать — значит создавать что-то из ничего, открывать врата в другие страны. Писательство дает нам силу созидать свой собственный мир, когда мир реальный причиняет слишком уж сильные страдания. Если я перестану писать, я перестану жить. Я б никогда не смогла пройти по книжному магазину, не проведя с тайной тоской пальцем по корешкам и не задавшись мыслью о длительном процессе редактирования, по итогам которого эти названия появились на полках, и не вспомнив о своих собственных. А остаток жизни я бы провела, содрогаясь от ревности всякий раз, когда кто-нибудь вроде Эмми Чо заключает контракт на книгу, или узнавая, что такой-то писатель из начинающих живет жизнью, которой, по идее, должна жить я.

Писательство составляло основу моего бытия еще с той поры, как я была ребенком. Со смертью папы и после того как ушла в себя мать, а Рори решила построить жизнь без меня, писательство фактически удержало меня в живых. Так что какие бы несчастья ни выпадали на мою долю, я буду цепляться за эту магию до конца своих дней.

Проблема в том, что у меня совсем ничего нет для Даниэлы. Ни одна из моих старых наработок не подойдет. Из своего условного сундука я вытащила несколько прежних проектов, но все они теперь кажутся мне скучными, второразрядными или просто глупыми.

Романтический комедийный «янг эдалт» о девушке, влюбленной в парня, которого уже сто лет как нет на свете (здесь голимые эмоции и никакого сюжета, а повестушка основана на моей еще студенческой втюренности в статую Натана Хейла[1086] посреди кампуса).

Влюбленная пара, которая столетие за столетием перевоплощается в одну и ту же версию своей трагической истории, пока не изыскивает способ разорвать порочный круг. (Предпосылка классная, но исследовать такое множество разных исторических накладок довольно сложно. Если вдуматься, то что уж такого притягательного в XVIII веке?)

Девушка, убитая своим бывшим парнем, которая возвращается в виде призрака и пытается спасти его следующую жертву, но безуспешно, и в конце концов убитые образуют целый отряд призраков, которому наконец удается упрятать злодея за решетку. (Ладно, это более-менее, но у Netflix на экраны только что вышел ретеллинг «Синей бороды» — не хватало еще, чтобы меня опять обвинили в плагиате.)

Я просматриваю интернет и Британскую энциклопедию в поисках каких-нибудь колоритных фрагментов истории, где можно разгуляться. Может, написать о пропавших китайцах, что выжили на «Титанике»? Или о старателях Золотых гор?[1087] Или, например, о бандитском Восточном подразделении полиции Нью-Йорка (его именовали «Нефритовый отряд» — чертовски крутое название для повести, разве нет?). Ну или о китайской мафии — Патрик Рэдден Киф не так давно выдал замечательный нон-фикшен об одном китайском «змееголове»[1088], что много лет действовал в окрестностях Нью-Йорка. Что, если создать его вымышленную версию жизни?

Но откуда, впрочем, такая зацикленность на Китае? Зачем себя ограничивать? Почему мне с таким же успехом не написать о русских эмигрантах или африканских беженцах? Как писательница, я никогда не стремилась увязывать свое творческое амплуа с Китаем; это вышло совершенно случайно. Кажется, один из моих прародителей или прародительниц имел еврейские корни; можно даже связаться с одной из моих тетушек и расспросить, проложив таким образом мостик к еврейской истории и мифологии. А еще я со слов матери знаю, что у нее среди предков значатся индейцы чероки. Может, стоит тоже разузнать — а вдруг обнаружится история связей, о которых я даже не подозревала?

Но, по правде говоря, предстоящая новизна меня малость пугает. Со всей этой исследовательской работой для «Последнего фронта» истории в китайском стиле кажутся несколько проще. Я уже так много знаю и об истории, и о нынешних политических точках соприкосновения. Критический вокабуляр тоже уже освоен; все, что мне нужно, — это зацепка.

Однажды мне встретилась поэтесса, которая всюду таскала с собой блокнотик и записывала туда по крайней мере одну куцую ремарку о каждой встрече, происходившей с ней по ходу дня. «Волосы баристы были отчаянно фиолетового цвета. Женщина за соседним столиком растягивала слово „да“, словно в попытке оттянуть время. Ругательства сыпались с языка швейцара ржавыми медяками».

«Я не столько создаю, сколько собираю, — объясняла поэтесса. — Мир сам по себе чрезвычайно богат. А я лишь превращаю разбросанность человеческой жизни в