Семь дней в июне. - Анатолий Анатольевич Логинов

Потом уже выполз на перрон, спрятался в теньке и начал медленно приходить в чувство. Слегка потрясывало. Но не настолько, чтобы чай разлить на штаны. А на перроне... Я такое видел только в фильмах про войну. Военные сновали туда-сюда. Чего-то таскали. Некоторые выходили за оцепление, показывая какие-то бумажки. И ни одного штатского.

- Здорово! - заорал мне кто-то в ухо так, что я едва не подпрыгнул.

- Фил? - удивился я. - Ты же с вевешниками должен был остаться?

- Аааа... - махнул мой товарищ рукой. - Они там еще неделю проваландаются. Чего мне там делать? Напросился с твоими ехать. Еле уговорил.

- А вчера чего не присоединился?

- Не дошел! - заржал Фил. - Ты тоже вчера передвигался с трудом, как я понимаю.

Вместо ответа я только кивнул.

- Ну, какие новости, чего нового?

Я пожал плечами.

- И у меня ничего. О! Погоди-ка! - Фил вдруг напрягся, ноздри его раздулись - точь в точь охотничья собака, почуявшая дичь.

Я проследил за его взглядом. На краю перрона сиротливо стояли два мента, ошалело разглядывая военную суету вокруг. Они очень четко выделялись в своих черных куртках среди моря зелени. Как они здесь оказались?

Фил подождал, когда рядовой с сержантом отвернутся, осторожно подошел со спины и... Как влепил пендель рядовому под зад! Мент едва не упал. Когда второй развернулся и схватился было за свой ментовский 'укорот', Фил рявкнул на него:

- Х... тебе, а не московская регистрация! Мудак!

- Эээ... Военный... - растерялся мент.

- Пшел вон, сержант. Ты тут вообще, чего делаешь? Иди нах, бомжей нах гоняй...

Потом раздался такой отборный мат, что бегающие мимо бойцы невольно ускоряли шаг. Рефлекс такой армейский. Если кто-то кого-то материт - надо делать ноги и подальше. Пока самому не досталось.

Фил гордо вернулся ко мне:

- Всю жизнь мечтал...

И предложил выйти на площадь трех вокзалов. На мое удивление, выразительно постучал по лбу и потащил меня к патрулю. Всегда удивлялся его настойчивости и упертости. Все-таки он - настоящий репортер. Я, скорее, аналитический обозреватель. Мне по душе сидеть и корпеть над информацией, нежели добывать ее.

Фил без тени сомнения подошел к капитану и сунул под его красные, усталые глаза свои корочки военкора, полученные им вчера в МВД. Я такое же в УФСБ получил.

-Товарищ капитан, нам на телеграф! Срочное задание!

- Без предписания не могу, - буркнул капитан и отвернулся. Фил вздохнул.

- Товарищ капитан, мне через двадцать минут необходимо отправить информацию в штаб Приволжского военного округа. Если вовремя телеграмма не придет - я переведу стрелки на комендатуру и вас лично. Можно ваши документы?

Капитан поморщился, как от зубной боли. Помялся.

- Запрещено!

Вечный армейский бардак. Документов с печатями недостаточно. Нужна бумажка от начальника эшелона, написанная от руки. И толку от этого патруля?

Мы отошли недовольные. И тут Филу в башку пришла идея. Ему вечно в туда идеи приходят. Иногда даже не очень безумные.

Он остановил лейтенанта, за которым тащили тяжелый зеленый ящик два бойца.

После короткого разговора бойцы рванули обратно, а за ящик схватились мы и потащили его. Тяжелый, сцуко! Однако, труд и секс лучшее средство от похмелья.

Комендач только ухмыльнулся, когда мы проходили мимо, а Фил ему показал язык.

Слава Богу, тащить было недалеко. Пара 'Уралов', в которые грузили ящики, стояли у входа в вокзальный сортир. Около них сидел грустный таджик в оранжевом жилете с метлой и совком и что-то напевал по своему, глядя в жаркое небо.

Ящик кое-как закинули, перекурили с летехой и поперлись к площади.

Мать моя родная! Народу! Первый раз в Москве вижу такое количество вояк. Блин, да я ведь и сам сейчас вояка! Непривычно, черт побери! Фил увлеченно щелкал своим фотоаппаратом. Он его называл не иначе как 'фаллической дурой'. Я же просто впитывал атмосферу всеми порами кожи. Я не умею писать сразу. Мне надо впитать звуки, краски, запахи, слова - переварить их. А уже потом выдавать текст. Плохое качество для журналиста. Из-за этого мы вечно ругались с "глав-вредом". Писал я слишком медленно.

Дым, крики, ругань. Очередь в киоски за сигаретами. Какой-то полкаш орет на какого-то майора. Майор потом бежит и орет на какого-то капитана. Капитан мчится материть... И так далее до самого замызганного рядового. Пищевая цепочка в действии.

Фил толкает меня локтем в бок.

- Пойдем телеграмму отправим?

- Какую? - не понял я.

- Шефу. Отправим статейку в газету. Мы на работе или как?

- Мля... Ты представляешь, сколько мы заплатим за пятьсот... Нет. Даже за триста строк?

- Лех... Тебя еще учить и учить, оказывается.

Пока стояли в очереди - офицеры стремились передать весточку домой родным - сочинили текст телеграммы. 'Центре Москвы. Много военных. Гражданские очень редко. Движение перекрыто. Подробности придумай сам. Иванцов, Филимонов'.

Потом еще отправили своим. Я две отправил. На домашний адрес и на адрес мамы. Лиса у меня послушная, но мало ли не успела.

Текст был короткий. 'Все хорошо. Люблю. Волк'

Чего там и кому Фил нацарапал - не знаю.

Когда вышли из вокзала - встали у парапета, наблюдая суету. Какой-то солдатик лихорадочно жрал окорочок. Но не дожрал. Кинул на землю и побежал куда-то. К останкам курицы немедленно подскакал голубь и... Стал клевать.

- Мля... Голубь-людоед! - удивился Фил.

- Не. Зомби. Видишь, у него одной лапы нет? - показал я пальцем на летучую скотину.

- Да... Москва... И как они тут живут?

Резко захотелось пива. Мы поперлись к киоскам у Ярославского. Нет. Обломились. Пива не было.

- Долго тут тусить будем, интересно? - задумчиво сказал Фил.

- Ты мемуары о Великой Отечественной читал? Там по месяцу порой эшелоны стояли. И отправляли без объявления.

И тут мы переглянулись. Не сговариваясь, метнулись в сторону перрона...

Фу! Стоит, родимый.

- Ладно, пойдем в вагон. Все равно больше делать нечего, - предложил я.

Ну и пошли.

Заглянули сначала в наше купе. Калинин так и не возвращался. На столе по-прежнему стояла початая литруха 'Кедровой', открытая банка тушенки, черствел хлеб и сохла разрезанная луковица. Пошли в штабной вагон. Под него приспособили бывший вагон-ресторан. Однако часовой нас туда не пустил. Совещание, грит, идет. Уболтал Фила перетащить вещи в наше купе. Все одно там, кроме меня и Сашки Калинина никого