Шайтан Иван 7 - Эдуард Тен

— Господин есаул, намерены оспорить мой приказ?

— Ни как нет, господин полковник.

— Вот и славно. Командир всегда прав, а твои сомнения не имеют значения, ибо правота командира подтверждена уставом.

— Ну ты и выдал, Пётр Алексеевич. И всё так гладко, не подкопаешься. — восхитился Андрей.

— Сознание военнослужащего должно быть цельнолитым, из стали, чистым, без вредных примесей. Запиши, а то забудешь.

— А почему из стали? — поинтересовался Андрей.

— Чтобы вырубил зубилом не тленные слова устава и на всю жизнь.

— Убедил, командир, вобью себе в мозг. — Закончил Андрей диалог двух отцов командиров.

Виктор Суворкин, со своими батарейцами, как только увидел гранатомёты, забыл обо всём и обо всех. Он дневал и ночевал в оружейной мастерской. Разобравшись со всем, он сразу потребовал проведение учебных стрельб. Полностью переделал прицел и угломер. Фейерверкер Буланов и бомбардир Суслов назначенные командирами полу батарей, по четыре гранатомёта, принялись муштровать прислугу. Опасения князя Андрея не оправдались. К первому июля батарея была готова. Во время учебных стрельб показала хороший результат. Из сорока пяти гранат, не разорвалось две гранаты. Моя уверенность в боевой готовности батальона к осенней операции, подкреплённая значительным увеличением огневой мощи, обрела чёткие очертания. Все метатели гранат пошли на комплектование расчётов к гранатомётам.

После протеста со стороны вольнопёров назначил их хорунжими, Сомова в первую сотню, Муравина во вторую, но с обязательным преподаванием русского языка, грамматики и арифметики воспитанникам. Старшим воспитателем назначил Руслана с присвоением чина вахмистра и урядника Должикова Ивана из казаков второй очереди. Суровый дядька с виду, но полюбивший сирот всей душой. Все в батальоне по-братски относились к полусотне воспитанников. Они, почувствовав искреннюю заботу о себе и ощутив свою причастность к сообществу именуемому пластунский батальон, с гордостью именовали себя воспитанниками. Самое страшное наказание для них было отчисление из его рядов. Они быстро переняли традиции батальона. Учились танцевать «пластунку», помня, что пластунский хоровод танцуют только пластуны. Петь песни, играть в мяч. Помня о драках возникающих в их среде решил ввести такое понятие, как «вызов на поединок». Сшили четыре пары, подобие боксёрских перчаток. Правила простые: по яйцам не бить, в глаза не тыкать, остальное позволено. Понятие «шок”(нокдаун), „аут“ (нокаут). Бойцам и воспитанникам, понравилось. Конфликты и ссоры стали более контролируемые и обходились без серьёзных травм.

***

Паша, сам выросший сиротой и до дна испивший горькую чащу сиротской доли, всей душой привязался к младшему Лукашке. Он старался по мере сил скрасить его жизнь, оберегая и наставляя. Вот и сейчас, сидя на скрипучей лавке у казармы воспитанников, он внимательно слушал братишку. Тот, размахивая руками, с упоением и озорными искорками в глазах рассказывал о недавней массовой драке воспитанников со станичными подростками.

— Выходит, это из-за тебя наши схлестнулись со станичными? — Паша нахмурился, в его голосе прозвучал не укор, а скорее тревога.

— А чего они ко мне пристали? Знаешь, как больно швырком приложили! — поморщился Лукашка, потирая ушибленное место.

— Эх, Лука… Хоть и одели тебя в пластунскую форму, а ты в душе всё тот же станичный простофиля, — с неподдельной грустью вздохнул Паша.

— Брат, да он здоровенный, как гора! Я супротив него — букашка, — обиженно засопел Лукашка, опуская глаза.

— Всё это отговорки, — строго, но без злобы покачал головой Павел. — Ты — пластун. А пластун должен стоять до конца, чего бы это ни стоило. А ты что сделал? Подставил и подвел побратимов. Теперь вся полусотня из нарядов не вылазит, а ты тут хвост распустил и похваляешься. — В его голосе послышалась горькая досада.

Лукашка совсем сник, его плечи обмякли. Он опустил голову, и по загорелым щекам медленно поползли крупные, тяжелые слезы.— Паш… Я ж не хотел… Честное слово, не хотел, чтобы так вышло… — голос его дрогнул, прерываясь глухими всхлипами.

Видя искреннее раскаяние и слёзы мальчишки, суровая неподвижность Паши мгновенно растаяла. Он смутился, потянулся к нему и, обняв за плечи, крепко прижал к себе.— Я не виню тебя, браток… Просто после всего ты повел себя не по-товарищески. Не по-нашему.

— А что не так-то, брат? — тихо, уткнувшись мокрым лицом в плечо Паши, спросил Лукашка.

— Ты должен был повиниться перед побратимами. Пойти и сказать прямо, что по твоей вине они несут наряд. Ответствуй за свои поступки — это и есть настоящая пластунская правда.

— Так я сегодня же всё им скажу! Честно, пречестно! — Лукашка вытер лицо рукавом и посмотрел на Пашу с новым, решительным огоньком в глазах.

— Вот это по-нашему, по-пластунски! — Паша одобрительно хлопнул его по плечу и вдруг лукаво улыбнулся. — Держи, это тебе от меня, подарок — Он достал из походной сумки небольшой, красиво украшенный нож в изящных ножнах, отливавших матовым блеском черненого серебра.

— Ух ты-ы-ы! — Восторг мгновенно высушил все слезы. Глаза Луки вспыхнули, как два уголька, отражая драгоценный подарок. — Брат, а можно я ребятам покажу?!

— Ступай, похвастай, — Паша рассмеялся, но вдруг снова стал серьезен и ловко схватил Луку за запястье. — Но смотри, исполни сперва то, что обещал.

— Обязательно! Слово пластуна! — бойко кивнул Лукашка и, крепко сжимая в руке ножны, пулей помчался к казарме.

Весь вечер Лукашка был необычно молчалив и сосредоточен. Он мысленно репетировал слова, сжимая руку на рукоятке подаренного ножа. После ужина, когда в казарме наступило редкое затишье и каждый был занят своими делами, он набрался решимости.

Сделав глубокий вдох, Лукашка вышел на середину помещения. Неловко взобравшись на деревянную лавку, он обвёл взглядом товарищей и громко, чуть срывающимся от волнения голосом, сказал:

— Браты! Прошу вас, послушайте меня…

Он стоял, терпеливо дожидаясь, пока стихнут последние разговоры и на него обратятся взоры. Гул в казарме постепенно затих, любопытные и удивлённые лица подтянулись к нему, образуя тесный круг.

— Давеча из-за меня драка случилась, — голос Лукашки окреп, в нём зазвучала твёрдая решимость. — Через то всех вас наказали нарядами. Благодарствую вам всем за то, что вступились за меня, как подобает побратимам. И низко прошу у вас прощения, за то, что из-за меня вам влетело. Братья…

Лукашка неловко, но от всего сердца поклонился, выпрямившись, смотрел на них прямо, готовый принять любой их вердикт.

В казарме на мгновение повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием масляных ламп. Эта искренняя, горькая исповедь стала полной неожиданностью для всех. И именно