Конец пути - lanpirot

И вдруг Гуруджи, не открывая глаз, тихо произнес:

— Не ищи сложного там, где есть простое. Ты хочешь знать, как я это делаю? Мир рассказал. Он всегда говорит с теми, кто готов слушать. Источник один. Истина. Она витает в пространстве, как невесомая пыльца. У одних она вызывает лишь аллергию, другие — вдыхают и чувствуют аромат мироздания. Будь созвучен с миром, чтобы услышать ту же ноту.

Он открыл глаза, и его тёмный, бездонный взгляд снова устремился на меня, но теперь в нём читалась лёгкая усталая улыбка.

Твою мать! Я чуть было не выругался вслух, поскольку именно слушать и видеть мироздание меня учила Яга в своём маленьком мирке. А, вернувшись назад, я тут же наплевал на её науку. А вот Гуруджи, похоже, освоил её в полном объёме. Вот только интересно, кто был его учителем?

Мне чудовищно захотелось курить, и я, по привычке, на чистом автомате поднёс руку к губам, как делал это раньше, в том, потерянном магическом мире. Особо не задумываясь — все мои мысли были заняты совершенно другим, я сделал две глубокие затяжки, наслаждаясь ароматом отличного табака, именно того сорта, который я предпочитал — «Герцеговины Флор». Ну, да, влияние товарища Сталина, не без этого.

— Да кто ты такой, дедуля, черт тя дери⁈ — Погруженный в свои мысли, я не заметил, как вернулся из коридора поговоривший по телефону Артём Сергеевич. — Как ты это сделал?

— Что сделал? — поначалу не понял я, вновь поднося к губам дымящуюся папиросу.

— Что сделал? Да ты из воздуха зажженную папиросу достал, словно так и надо! — перейдя на «ты», нервно ответил чекист, вынимая из кармана свои сигареты.

Он замер с пачкой «LM» в руке, а его взгляд метнулся от моей папиросы к невозмутимому лицу Гуруджи и обратно. Его практичный мир, выстроенный из бетона инструкций и стальных аргументов, дал очередную трещину.

— Я… я видел своими глазами, — в его голосе проступила растерянность, граничащая с суеверным страхом. — В его руке ничего не было…

— Вот, тля! — сочно выругался я, осознав, что только что произошло. — Неужели дар вернулся?

Но, нет, сколько бы я ни пыжился, я не сумел выдать ни одного, даже самого смешного заклинания. Сил как не было до этого, так они и не появились. Но что-то же произошло? Как-то появилась у меня в пальцах привычная папироса? Или я чего-то не понимаю, или в этом мире действуют совершенно другие принципы управления силой.

Гуруджи медленно повернул голову в мою сторону. В его глазах не было ни удивления, ни торжества. Лишь все та же глубокая, безмятежная печаль.

— Дар? — Майор посмотрел на меня, на тлеющую папиросу, на спокойное лицо старца. Механизм его мышления заскрежетал, пытаясь найти рациональное объяснение. — Мне кто-нибудь объяснит, что это: гипноз, ловкость рук, галлюцинация от усталости, недосыпа и дозы вискаря?

— Артём Сергеевич, — произнес тихо индус, все мы — часть этого мира. А мир — часть нас. Мир дал ему то, в чем он нуждался. В чем ощутил большую потребность. Он просто был к этому готов. А вы… — Гуруджи мягко взглянул на зажатую в пальцах майора пачку сигарет, — вы пока к этому не готовы.

[1] Мо́кша («освобождение»), или му́кти: в индуизме, джайнизме и раннем буддизме — освобождение из круговорота рождений и смертей (санскр., пали — сансара), от всех «страданий» (дуккха) и ограничений материального существования. В философии индуизма понятие «мокши» рассматривается как возвышенное, трансцендентное состояние сознания, в котором материя, время, пространство и карма, также, как и другие элементы эмпирической реальности, рассматриваются как майя (иллюзия). Мокша, однако, не является посмертной наградой за благочестивые поступки — освобождение достигается в течение земной жизни посредством преодоления эгоизма, или ложного эго (аханкары), и раскрытия истинной, глубинной сущности индивида как чистого духа или души. Такой освобождённый называется «освобождённый при жизни» — «дживанмукта».

Глава 13

Майор замер с пачкой «LM» в руке, его взгляд метнулся от моей папиросы к невозмутимому лицу Гуруджи и обратно. Его практичный мир, выстроенный из бетона инструкций и стальных аргументов, дал очередную трещину. Я видел, как его челюсть напряглась, а пальцы сжали пачку так, что она смялась.

— Хорошо, — его голос прозвучал неестественно ровно, словно он через силу вернул себе контроль. — Гипноз, массовая галлюцинация, черт знает что… Ладно. Оставим это. У меня есть более насущные вопросы.

Он резко развернулся ко мне, и в его глазах вспыхнул холодный, оперативный огонь.

— Давайте вернёмся к Ремизову, Илья Данилович. Кто убил тюремных охранников? Он сам? Собственноручно? Если он… «проявится», мне нужно знать, чего ожидать…

Я затянулся, пытаясь собраться с мыслями. Дым «Герцеговины Флор» был обжигающе реальным. Вот, блин, и как это я? Ведь во мне магии ни на грамм!

— Нет, охранников убили его люди. Самого олигарха в этот момент рядом не было, — произнёс я. — Но он, тоже полный отморозок. Такой же, как и его псы… Он даже смотрит на человека, как на бездушную вещь. Такому убить — что высморкаться. Можешь мне поверить, майор — я таких в своё время насмотрелся с лихвой. Движется легко, несмотря на возраст. Сильный. Быстрый. Я бы сказал даже — опасно быстрый.

— Да, это на него похоже. — Майор достал блокнот, но записывать ничего не стал, просто сжал в руке. — Он в девяностых возглавлял одну из бандитских группировок в Москве. Сам не гнушался и пытать, и убивать… Но доказательств, как понимаете, никаких. Изворотливый, падла. И нюх на опасность, прямо-таки звериный. Мы его давно вели… Но… — Он развёл руками. — Не чаяли уже, что когда-нибудь он за всё ответит. С его деньгами и связями — он, можно сказать, в касте неприкасаемых. И тут…

— И тут, вдруг, он повелся на какого-то старикана? — кашлянул я, поперхнувшись табачинкой, залетевшей мне в горло.

— Вы сына его убили, — напомнил мне Артём Сергеевич. — А он с него пылинки сдувал, отмазывал от всех проблем, хоть тот и творил временами полную дичь.

— Ни разу не пожалел о содеянном, — пожал я плечами. — Сынок в папашу пошел — тот еще отмороженный на всю башку говнюк был. Если бы представился шанс всё переиграть… Ничего не поменял бы, — честно признался я. — Он и папаша его — как бешенные псы, которых только отстреливать. Потому как лечить — бесполезно.

— Что он от вас хотел, Илья Данилович? — поинтересовался майор. — Почему сразу не убил, как планировал ранее?

— Да, сначала хотел, —