Не надо, папа! - Эпсилон Тукана

— Три активнее, я сказала! — рявкнула она и пнула ногой в спину ближайшего заключенного.

— Зачем так грубо, — упрекнула ее Сарада.

Она опасалась, что Карин станет ругаться, ведь то, что ее припахали убирать душевую, было виной Сарады. Но Карин или не знала об этом, или не сердилась, а может, и получала удовольствие, потому просто фыркнула.

— Тогда я с ними тут еще несколько суток проторчу. Им тут больше нравится, чем в камере, поэтому они специально работают медленно, — сердито ответила тиранша.

— Не знала, что узников можно выпускать, — призналась Сарада.

— Если договориться с Кабуто или Орочимару-сама, то можно. Не самой же мне это драить.

Если договориться…

— Карин… можно тебя на минуту?

Они вышли в коридор.

— Ты же понимаешь, что пока мы тут, они не работают, да? — недовольно сказала Карин.

— Да. Просто хочу спросить. Тебе не кажется, что это неправильно?

Карин неуютно повела плечами.

— Что неправильно?

— Заставлять их… Это же рабство. И эти эксперименты…

Карин вдруг задрала рубашку с сетчатой майкой, обнажая нежную белую кожу, изуродованную шрамами на боках.

— А это правильно?

Сарада растерялась.

— Но…

Карин опустила майку и одернула одежду.

— В моей деревне такие же, как они, не спрашивали меня, хочу ли я делиться с ними силой и спасать их. Теперь моя очередь.

— Но это же совсем другие люди. Они тебе ничего не сделали.

Карин пожала плечами.

— Просто похожи. Тоже мужики, тоже жалкие. Какая разница. Ты или добыча, или хищник. Раньше я была добычей. Теперь добыча — они.

Похоже, у Карин была травма на этой почве. Не удивительно. Представляя себе ее детство, Сарада приходила к выводу, что другой эта девушка стать просто не могла. Могла сломаться, но Карин была сильной, она не сломалась. И как только на нее перестали давить и дали ей волю, она стала воевать за себя и изливать всю боль, что причинили ей люди, наружу.

— Ты им совсем не сочувствуешь?

— Нет, — отрезала Карин. — И ты… Если не затолкаешь свое сочувствие себе в задницу, не выживешь тут, поняла? Тоже станешь добычей. Все, кто не за решеткой здесь, — хищники. Сразу не внушишь им, что ты выше, и скатишься на дно.

Карин вернулась в предбанник. Послышался визгливый вопль:

— Работаем, я сказала!

Сарада осталась в коридоре одна. Стояла и думала.

Карин точно была сумасшедшей. Чувство эмпатии у нее было атрофировано напрочь, да и смотрела она на нее все еще так же странно. Как на десерт.

И я думала, что она моя мама?

Нос щекотал свежий запах порошка, и мысли Сарады постепенно принимали новое русло.

Неужели в душе все-таки будет чисто?

Сарада снова заглянула в душевую.

— Эй, Карин.

— Чего еще? Больше не выйду. Они без меня не работают.

Сарада покачала головой.

— Просто… Табурет пускай тоже вымоют. И спиртом протрут. И его, и ту вешалку с крючками.

— Мы спирт не брали, — буркнула Карин. — Он у Кабуто.

— Ничего. Я принесу.

Глава 98. Фуиндзюцу

98

Сарада покорно шла за Кабуто. Он сказал, что Орочимару ожидает ее в южном зале, вот только дороги к нему Сарада не знала, потому Кабуто вызвался ее проводить.

Вдоль прохода тянулись решетки с заключенными. Люди в одинаковой одежде смирно сидели на полу, многие обнимали колени руками. В этом коридоре стояла страшная вонь, похожая на ту, что вырвалась из разбитой двери, за которой Сарада обнаружила трупы в старом убежище. Немытые тела, запахи нечистот и что-то еще, будто где-то среди фигур в одинаковой одежде валялся труп, который никто не замечал и не спешил убирать.

По коже пробежал мороз. Сарада была недовольна убранством своей скромной комнатки без электричества и с тогда еще грязным душем? Что же, у нее было хотя бы это. У людей, которых она видела за решеткой, не было ничего. Они сидели все скопом. Мужчины, женщины… Хотя преимущественно все же мужчины. Уборная была общая, у всех на виду, и судя по запаху, слив не работал или вовсе был не предусмотрен. О душе эти люди могли только мечтать.

«Им тут больше нравится, чем в камере, поэтому они специально работают медленно», — повторил в голове ворчливый голосок Карин.

Сарада хотела сказать Кабуто, что это бесчеловечно, но слова застряли в горле.

Разумеется, Кабуто понимал. И Орочимару понимал. Просто их все устраивало. Эти люди были не выше статусом, чем подопытные животные, а за виварием, как правило, не особо следят.

Послышался рев. Сарада испуганно обернулась на звук. В одной из камер человек в толпе вдруг стал увеличиваться в размерах, менять цвет. Из длинных грязных волос вылезли рога. По линии хребта, разрывая одежду, высунулись роговые пластины. Рубашка трещала по швам. Существо ревело и чесалось.

— Назад, — скомандовал Кабуто и отшатнулся, закрывая Сараду собой.

Послышался хлопок и влажные шлепки. Что-то теплое брызнуло на руку, и Сарада с ужасом поняла, что это кровь. Она хотела посмотреть, что стало с тем существом, но видела перед собой лишь спину Кабуто и его пышный серебристый хвост.

— Давно уже никто не взрывался.

Голос Кабуто прозвучал поразительно спокойно. Он отошел, и Сарада снова увидела камеру. Люди испуганно жались друг к другу, а на голых участках каменного пола валялись ошметки разорванного тела. Когтистая рука, к которой за отступающими лепестками Проклятой Печати возвращался естественный цвет, внутренности, лужи крови… Люди в камере тоже были в крови, только не в своей, и ничего не могли с этим поделать. Им оставалось только продолжать сидеть в грязи и вони и ожидать своей участи, которая обещала быть не менее жуткой.

«Давно никто не взрывался».

Сарада почувствовала, что ее сейчас стошнит. Она попыталась подумать о чем-то светлом, но ничего не вышло. Мысли о Наруто только больше расстроили.

«Зачем ты ушел к этой сволочи?!»

Сволочи…

Кошмары, одолевающие ее в Конохе, и близко не могли передать ужаса, который Сарада наблюдала на базе Орочимару. Ужасы в убежище были реальными, и оттого куда более жуткими, чем неуловимые образы из снов. Не плод больной фантазии, не воплощение подсознательных страхов, а настоящие живые люди…