Возгарка I - Ксения Ахметшина

— Это ты сделала? — взъярилась она и нависла надо мной, потрясая черпаком.

— Что? Нет! Я овощи резала, вы же видели! — мой голос срывался от возмущения.

— Думаешь, я целыми днями только и делаю, что за тобой смотрю, мелюзга бесполезная? — бабушкино лицо краснело всё сильнее, того гляди лопнет, как перезревший помидор. — Зачем ты венички подожгла? Чтоб до обеда новые собрала и в печурке подсушила, ясно!

— Да, говорю вам, это не я! — собственный ожесточённый голос показался чужим и незнакомым. — Наверняка мальчишки! Они сейчас во дворе играют, гады поганые!

Бабушка сжала губы и странно на меня посмотрела.

Да, обычно я не выражаюсь так грубо. Просто достали. Все достали. Всё достало. И я не собираюсь ещё за чужое баловство тумаки сносить! Пучки загорелись как раз возле открытой двери, кто-то вполне мог с порога дотянуться рукой с горящей лучиной.

Бабушка смерила меня строгим взглядом, но увидела лишь очень искреннее, горячее негодование. Перевела взгляд на пучки, потом на дверной проём сеней и оформленных в него мальчишек на улице.

— Ну, если эти шалопаи опять пакостят, я им такую взбучку устрою! — она взяла скалку и пошла учить молодёжь уму-разуму. Вскоре послышались гневные возгласы старушки и крики разбегающихся пацанов.

Я собрала разящие гарью пучки и понесла на мусорную кучу. По дороге с удовлетворением наблюдала, как бабушка гоняет мальчишек. В кои-то веки за чужие шалости досталось не мне. Даже немного в груди потеплело… Собственно, я только сейчас поняла, что давно ощущаю там странное пульсирующее тепло…

— Ярушка, — окликнул меня через забор дед Яхим. — Радмила дома?

— Мальчишек гоняет, — с гаденьким удовольствием сообщила я.

— Что, опять набедокурили эти обалдуи? — покачал седой головой старик. — Ладно я попозжа зайду, хотел спросить не осталось ли у вас того замечательного черничного варенья.

— Осталось, дедушка, заходите, — радушный кивок и улыбка.

Он уже убрал руку с забора, когда я окликнула:

— Дедушка Яхим, скажите, а вы ведь в молодости служили где-то далеко отсюда, так?

— Ну, было дело, — подтвердил сосед с лёгкой неохотой. Наверное, рассказывать о былых подвигах взрослым мужиками приятнее, чем маленьким девочкам.

— У вампирского военачальника служили, да? — не отстала я.

— Да, лапонька, говорю же: было дело, — кивнул ветеран. — Отпахал я десяток годин под хоругвью одного кровососа, страху натерпелся, по сей день по-человечьи уснуть не могу.

— А расскажите мне про этих, — я приставила два пальца к губам, изображая клыки. — Пожалуйста, мне очень интересно.

— Ярушка, но ты же девочка. К чему тебе про такие страсти слушать?

— Ну, пожалуйста, дедушка Яхим! Мне правда очень хочется.

Изобразим большие щенячьи глазки: ну, как отказать?

Вскоре я сидела в гостях у старикана, прихватив из дома банку того самого черничного варенья и с интересом рассматривала старый мундир, который хозяин избушки достал из сундука.

Да, бабушка потом будет меня ругать за своенравную отлучку. Возможно, отчим снова всыплет. Плевать, их взбучки по сравнению с творящейся по ночам дичью, просто шелуха. Мне нужно узнать о вампирах правду. Отделить зёрна от плевел.

Старик налил мне кипрейного чаю, в свою кружку добавил крепкой настойки.

Наверняка, она помогает ему заснуть лучше варенья.

Он начал рассказывать про фронтовые приключения. Про то, как бились с мурадскими янычарами, сипахами и прочими непонятностями на юго-восточных рубежах Священной империи.

Я внимательно слушала, хотя почти ничего не понимала.

— Дедушка, — перебила я, — правда, что вампира можно убить колом в сердце?

— Ну, я видел, как клыкастые вытягивали стрелы из груди, — задумчиво почесал колючий подбородок старый вояка, — а вот если его из баллисты пригвоздить, через какое-то время затихнет.

Он хлебнул своего горячительного чайка, смачно выдохнул и продолжил:

— Рогатиной тоже можно, если древко прочное, окованное. Правда, если удержись. Мы по нескольку мужиков на древко наваливались. С пробитым-то сердцем они быстро слабеют. Только потом вынимать нельзя, пока голову не отсечёшь. Но можно схитрить, стрелы в чесноке вымочить, тогда урон больше будет. Упырёк стрелу вытянет, а сердце-то у него в груди кипит, дымком исходит, как от кислоты. Даже не обязательно точно попадать, можно хоть в живот пальнуть, приятно ему всё равно не будет. Сам, правда, не подохнет. Их всегда добивать приходится.

— Чеснок? Разве он помогает? — подивилась я рассказу и опустила кружку на блюдечко, которое держала в левой руке.

— Конечно, только не в головках: они сухие и почти не пахнут, — старик воздел узловатый палец и наставительно им покачал: — Выжатый чесночный сок — вот отличная штука, в глаза плеснёшь, прямо разъедает. Ну, а лучше цветущего чеснока вообще ничего нет, — он с улыбкой мотнул головой. — Нас отправляли в зону боёв с такими снарядами, гренадами, которые разрывались и выбрасывали облако чесночной пыльцы. Вампиров косило на месте. Дико орали, сволочи. Волдырями покрывались. Кто вдохнуть успел, за горло хватались, пеной исходили, по земле катались и вопили.

Дедушка снова приложился к каёмке, глаза его заблестели пуще прежнего:

— Ну,