Третий флот - Василий Кленин

торговля приводила ко множеству споров, обманов, мошенничеств и совсем уже криминальных преступлений. Если с банальными ворами худо-бедно могла справиться комендатура, то прочие проблемы решать обычные солдаты не могли. Все спорщики шли к генералу Армии Старого Владыки, а тот и сам не всегда находил решение. Опять же, очень не хотелось обидеть какую-то из сторон.

«Нужен закон, — понимал Наполеон. — Четкий и незыблемый, выше чьей-то обычной воли. Даже моей. Тогда и судить сможет кто угодно, и неоднозначных ситуаций станет меньше».

В целом, всё правосудие на острове (кроме откровенно насильственных действий и противостояния власти — с чем уже неплохо справлялся комендантский полк Ариты) Наполеон отдал местным старейшинам. Пусть судят по своим законам и обычаям. Но сейчас требуется иной подход. В короткий срок была собрана комиссия. Нашли даже какого-то китайского законника-легиста — для совещательных функций. Комиссии передали описания всех уже возникших спорных ситуаций, чтобы было от чего отталкиваться. Плюс главнокомандующий четко изложил, что он хочет получить:

— Мне нужен лаконичный свод правил, которые смогут регулировать всю торговую жизнь. Что делать можно и что нельзя. Какие права есть у наших гостей и какие обязанности. Как будем карать за нарушение законов и как обеспечивать справедливость. Что есть собственность и имущество, и как этим можно распоряжаться. Все выплаты, пошлины, штрафы. Написать нужно кратко, емко, доступно. Никаких отсылок на богов, тех или иных. Это просто закон, и он незыблем. А обеспечит его действенность Армия Старого Владыки и Ударная Эскадра.

Он приказал, чтобы редакцию Торгового Свода к нему приносили каждые три дня. Каждый раз вникал в изменения и вносил правки. Итоговый закон будет переведен на южно-китайский, язык мелайю и тайный язык. Самые базовые принципы его выбьют на камне на каждом рынке острова. И опять же, на каждом рынке должен будет сидеть законник, знающий Торговый Свод лучше, чем свои мантры.

— Ввести его надо уже этим летом, — озадачил комиссию генерал. — А уж как введем — так строго исполнять! Закон только тогда закон, когда от него не укрыться.

Торговый хаос усугублялся еще и отсутствием единой системы мер и весов. Важно было срочно всё упорядочить. Разумеется, что-то выдумывать с потолка не имело смысла. За основу взяли китайские меры. Но только какую-то одну — самую ходовую. Вес — цзинь (примерно, 500–600 граммов — прим. автора); объем — шэн (около 1 литра — прим. автора); длина — чи (чуть более 1,5 метра — прим. автора). А все прочие единицы измерений делали в 10, в 100 раз больше и меньше от этих. Мастера быстро изготовили эталонные образцы: гири, линейки, мерные сосуды — и получили задание выпустить все эти измерители в изрядном количестве. На всех — клеймо Сингапура (Наполеон неожиданно для себя решил не мучиться и изобразил французскую королевскую лилию).

Такие наборы в будущем тоже планировалось продавать за деньги.

Раз уж занялся измерениями, то порешал генерал и вопрос со временем. Китайские 12 часов в сутки его вполне устраивали. Каждый час был также поделен на 10 частей — и на острове уже вовсю делали клепсидры, соответствующие этим единицам измерения. День начинался с рассвета, его озвучивал колокол в Цитадели. По цепочке постов звуковой сигнал передавался в каждый форт, где, пусть с некоторой задержкой, запускали свои клепсидры. Так, вся Армия и Эскадра начали жить по единому времени. Местные жители вольны были подстраиваться под него или игнорировать — это уже их дело.

Набираясь опыта, вводя всё новые правила и регламенты, Сингапур всё больше упорядочивал хаос разразившейся торговли. Купцы (особенно, китайские) не могли не заметить этот рост порядка и, главное, надежности и безопасности. Торговля в Сингапуре становилась всё более привлекательной. Тем более, что ряд позиций местная власть готова была выкупать сразу и целиком. Странный генерал Армии Старого Владыки даже начал делать заказы купцам: на железо и на серу, на дешевую медь и редкое олово. Разумеется, выгодные заказы получали самые активные участники местного торжища, которых отмечали и даже приглашали во дворец пред очи нового властителя острова.

Это не могло не льстить.

К концу лета Сингапур уже явно выходил в плюс. Опять же, местные крестьяне и рыбаки более чем полностью обслуживали пришлое воинство продовольствием. Наполеон приструнил толстяка Ивату, который жаждал всё до последней монеты пускать в оборот. Серебро начало оседать в казне. Генерал объявил о введение двух-трехдневных отпусков для солдат и матросов. А чтобы те не скучали, лучшим за успехи в подготовке стали платить денежное вознаграждение. На что был учрежден отдельный фонд. Надо ли говорить, что весь этот фонд оседал в кабаках и прочих интересных местах. После чего частично возвращался в казну.

Мастера получили приказ в полном объеме восстанавливать оружейные мастерские. Литейщику Вану Чжоли генерал снова сделал предложение, как когда-то на Цусиме.

— Надо попробовать отливать цельные болванки для пушек, и ствол в них высверливать. У нас отличные кузнецы, они нам сделают сверхкрепкие сверла. Совсем недалеко отсюда уже заполнилось водохранилище, так что мы можем оборудовать водяное колесо и делать механические приводы к сверлам. Надо только разработать конструкцию рамы и саму систему приводов.

Ван скорчил недовольную гримасу, но поклонился. Исполним, мол.

— Не кривись, мастер. Зато не будет проблем с кавернами и гнутыми стволами. Да, сверлить долго. Зато брака станет намного меньше — вам же меньше работы. А сверлёный ствол будет стрелять и точнее, и дальше!

Почти год ушел. Но, кажется, своей цели они добились. Наполеон уже завел новую папку, в которую набрасывал план по расширению Армии Старого Владыки. И переходу ко второму этапу их грандиозного плана.

Но кажется, папочке придется еще попылиться на полке. Внезапно, стабильный, казалось бы, ручей из серебра снова стал прерываться.

Корабли, идущие в Сингапур, начали тонуть. И на западе, и на востоке.

Глава 12

— Ненавижу! Ненавижу! — Ратуфа рычала своим тоненьким голоском, глядя в глаза Гвануку.

Рычала ритмично, с придыханием, в такт своим похотливыми телодвижениям. Она сидела верхом на полковнике О — своем господине — совершенно голая, впустив в себя его разбухшее мужское естество. И рычала, рычала, рычала. Правой рукой она оперлась на его грудь, а левой вцепилась в волосы. Белка-служанка изо всех сил тянула их в стороны, стараясь причинить хозяину боль. Гванук же сопротивлялся, не позволяя ей повернуть его голову.

Он хотел смотреть в лицо этой озверевшей девчонки. Ему нравилось видеть ее оскал, смотреть на изгиб тонкой верхней губы, что