Брандвахта - Александр Викторович Горохов

карабин пуст. Двумя выстрелами из «Ксюхи» достаю ещё одного водителя грузовика, уже забравшегося в машину. Последнего из водил, сразу же развернувшего машину кузовом к брандвахте, мне не достать. Левый и передний железные борта, прикрывающие кабину, автоматные пули короткоствольного автомата не пробивают.

Увлёкся я. Да и боль мозги туманит, так что с удивлением понимаю, что что-то вжикнувшее рядом, это пистолетная пуля. Выпущенная четвёртым пассажиром ГАЗ-31029. Где же ты, сука?

И тут у единственного из оставшихся невредимым «гостей» не выдержали нервы. И он ломанулся в сторону ближайших кустов, подставляя мне спину. Рухнуть-то он в куст рухнул, но при этом так всплеснул руками, что ПМ отлетел в сторону.

— Девчонки! Прекратить огонь!

Правда, как я расслышал, стреляют только из автоматов. Просто потому, что у обоих ПМ наверняка закончились патроны.

— Прекратить огонь! Слышите? Но пока никому не высовываться.

Автомат, из которого я ещё не стрелял, на плече. А я, морщась от боли теперь уже не только в голеностопе, кручу ручку лебёдки. А это кто стреляет из ружья? Неужто снова кто-то едет, и Дед извещает нас о новой опасности.

Простоял пару минут, но никакого шума моторов со стороны города не слышно. Значит, можно рискнуть.

Дышат только тот водила, которому я попал в спину, не позволив добраться до машины, да последний, почти добежавший до спасительных кустов. Дышали. У меня просто нет ни сил, чтобы возиться с их перевязками, ни желания. Оружие-то кое как собрал в кучку около «двадцать девятой»! Собрал, прижал задницу к её багажнику и проорал из последних сил.

— Бабий батальон! Строиться на палубе без оружия!

Первой вылетела моя ненаглядная. Явно не в себе. И, как я убедился, спустя полминуты, вовсе не только из-за моего непрезентабельного вида.

— Володя, я её убила! — уткнувшись в моё окровавленное плечо, разрыдалась она.

— Кого?

— Юлю. Она с ножом была, на меня попыталась броситься. А я… А я выстрелила в неё. А она упала и перестала дышать.

И только после этого заметила, что и я в кровищи.

— Ты ранен? — мгновенно высохли слёзы.

— Чуть-чуть.

— Что значит «чуть-чуть»? У тебя же всё лицо в крови!

— Солнышко, это царапины. Ты же видишь: я и ходить могу, и даже все эти железяки собрал. Девчата, перенесите, пожалуйста их все в оружейную комнату. И оружие с палубы тоже. И то, из которого вы стреляли.

— Тебе больно?

— Больно, Наташа. Больно, — не стал врать я. — Но не так сильно, как могло бы быть.

Женщины тоже в шоке. Но уже от моего вида и разбросанных по площадке перед брандвахтой тел, от пулевых отметин на моей «баррикаде». От того, что по ним тоже стреляли, пусть и не видя, где они. Говорят, что пуля, даже если она попала в задницу, очень сильно влияет на человеческие мозги. И даже, как оказалось, пролетевшая мимо, но предназначавшаяся именно тебе.

Господи, у нас возле брандвахты и на ней самой одиннадцать трупов. И с ними что-то надо делать сегодня, потому что уже завтра они будут очень уж знатно «попахивать». А у меня не только сил на это нет, но и всё болит: лицо, рука, нога.

Пока девчата уносили оружие, а я из последних сил ковылял вверх по трапу, появился и Иван Романович со своей ружьянкой за спиной. Оглядел поле боя, оценил мой вид и покачал головой.

— Ну, ты, Вовка, и даёшь!

— Дядь Вань, а чего ты второй раз стрелял? Ехал, что ли, кто-то?

— Ехал. Тот тип на «Камазе», который от вас с Шамилькой сумел сбежать. Я же понимаю, что если тут такая стрельба громыхала, и из приехавших только один возвращается, значит, это враг, которому нельзя позволить уйти. Вот я его и… встретил на дороге. А где сам Шамиль, кстати?

— В коридоре брандвахты холодный лежит. Тварь!

— Не понял.

— Понимай, не понимай, Дед, а именно он это всё устроил. Ребят подальше отослал, хотел, чтобы из мужиков только Васька остался, чтобы и запасы наши украсть, и девчонок продать. Да на его грех я ногу подвернул, и пришлось остаться вместо пацана. Он в меня стрелял из-за того, что я попытался ему дельце сорвать, я в него… А потом и этих встретил. А канонада… Это я девчонкам оружие раздал и велел просто в воздух палить, чтобы создать у шамилькиных дружков впечатление, что тут, на брандвахте, полным-полно бойцов.

Старый лишь покачал головой.

— Ну, и хитёр ты. Сильно зацепило?

— Фигня. Штук пять-семь дробин метров с тридцати пяти. Можно сказать, на излёте. Но больно, зараза! И кровит. Так что ты, дядя Ваня, переночуй сегодня у нас. Из меня сегодня охранник тот ещё. А сейчас ещё и морду начнёт разносить от этих ранок. Вдвоём как-нибудь до утра протянем, а там, глядишь, к завтрашнему вечеру и ребята вернутся. У нас с ними на семь вечера сеанс связи запланирован.

— Да останусь, конечно, раз такое дело. Что, не понимаю я, что ли, что надо? Так что иди, парень, иди. Пусть тебя перевяжут.

— Спасибо, дядь Вань. И ещё. Сможешь этих гавриков хотя бы в кучку стаскать? Я, как понимаешь, тебе, в этом деле не помощник. Мало того, что нога подвёрнута, так ещё часть дроби и в руку прилетела. Хорошо, хоть не в правую, и я дальше стрелять смог.

— Сделаю и это, — только крякнул старый.

26

Мою догадку о том, что Шамильку собирались кинуть, подтвердило полное отсутствие драгметалла и у «фиксатого» в карманах, и в его машине. Скорее всего, воткнули бы «перо» меж рёбер, когда он пустил бы «партнёров» на борт. А Юлька, вместе с прочими девчатами, пошла бы в качестве «живого товара». Для иных целей она им точно не нужна: кому сейчас требуются бывшие снабженки стройуправлений? Так что наши «коммерсанты» сами выбрали свою судьбу. И не известно, что для Фельдман было бы лучше: вот так, почти сразу, умереть, или на многие годы превратиться в «дырку» для желающих «помочить кончик». Впрочем, девка она была симпатичная, и имела вполне реальный шанс стать чьей-нибудь «штатной подругой». Но, как сложилось, так сложилось: при своей полной неопытности, Наташа умудрилась попасть из пистолета ей куда-то в район сердца.

Мерзко это всё, конечно. Насколько бы хитрожопым ни был Мусихин, но чтобы устроить вот такое… У меня просто в башке