Система становления - Джон Демидов

— Что там? — крикнул Зайцев, не покидая своего укрытия.

К нему тут же подбежал запыхавшийся сержант, и начал докладывать тихим голосом, но мы, лежавшие неподалёку, смогли уловить обрывки фраз.

— … обнаружили в двухстах метрах от забора… следы от колёс легковой машины… а рядом… товарищ старший лейтенант, это капитан Морозов… Мёртвый.

У меня в ушах зазвенело. Морозов? Мёртвый? Так быстро? Ведь всего несколько часов назад он уходил от нас, полный спеси и уверенности в своей силе. Значит, те выстрелы, что мы слышали…

В голове сразу пронеслись слова Дорошина, сказанные им ещё у портала: «Судьба его сама накажет гораздо серьёзней, чем могли бы сделать мы. Такие долго не живут».

Кажется, капитан оказался провидцем. Новая реальность уже предъявила Морозову свой счёт, и этот счёт оказался смертельным. Только вот этот урод даже умереть не смог нормально. Кто его убил и зачем? Его новые «союзники»? Или он стал жертвой кого-то другого, того, кто оказался сильнее и беспощаднее? И зачем его тело бросили рядом с институтом? Как сообщение? Как предупреждение?

Мысли путались, но одно я понимал совершенно точно: мир за стенами института стал диким и жестоким, и я очень радовался, что я сейчас не являюсь частью этого мира.

Зайцев, выслушав сержанта, мрачно выругался, после чего приказал отнести тело к насосной и прикрыть брезентом до приезда следственной группы.

Глядя на тёмный свёрток, который когда-то был человеком, я чувствовал, как внутри меня застывает холодный ком. Нет, жалости к предателю у меня не было. После его предательства — туда ему и дорога, а вот то, с какой лёгкостью люди начали друг друга убивать… Это вызывало у меня самый натуральный ступор.

Ночь тянулась мучительно долго, и за всё это время никаких инцидентов больше не произошло. Где-то к четырём утра тревогу отменили, после чего нас, измождённых и продрогших, построили и повели в казармы.

Обратный путь в казарму был похож на похоронную процессию. Мы шли, спотыкаясь от усталости, с пустыми, ничего не видящими глазами. Адреналин давно иссяк, оставив после себя лишь свинцовую тяжесть в конечностях и тягучее, гнетущее ощущение безысходности.

В казарме тоже была непривычная тишина, нарушаемая лишь лязгом затворов и приглушенными голосами сержантов, принимавших у нас оружие. Кинув взгляд на настенные часы, я увидел, что уже практически пять утра, а значит для сна нам осталось совсем ничего…

— Сдал оружие — и сразу на боковую! Быстро! — командовал дежурный по курсу усталым голосом, тем не менее не забывая придирчиво проверять получаемое оружие на предмет грязи. Я протянул ему свой АК-74 и два магазина, после чего он его быстро проверил, кивнул, и поставил его в сейф.

Три часа. Ровно три часа до подъема. Это был не сон, а короткое забытье, в которое проваливаешься, как в яму. Я рухнул на койку, не утруждая себя раздеванием, и вырубился в тот же миг, будто меня выключили. Сны были обрывочными и тревожными: мелькали тени с серпами, ухмыляющееся лицо Морозова, умные глаза лисы и оглушительный грохот взрыва.

Крика дневального я не услышал, но сердобольный сосед несколько грубовато толкнул меня, буркнув:

— Вставай уже, построение скоро…

Открыв глаза, я поморщился от боли, терзающей мою бедовую голову, но многие месяцы армейской муштры сделали свое дело — и я всё-таки поднялся, словно заводной солдатик. Ледяная вода из умывальника немного прояснила моё сознание, после чего я вновь почувствовал себя человеком, и вышел строиться на улицу, где собирались все группы для убытия на завтрак.

Утренний приём пищи в столовой прошел в гнетущем молчании. Обычно шумное и галдящее помещение сегодня было наполнено тишиной. Все знали о ночном нападении, все слышали выстрелы, и все понимали, что этой ночью кого-то из них не стало…

И вот, когда мы выходили из столовой, последовала команда на общее построение всего личного состава института на плацу.

Идти было недалеко, и поэтому уже через десять минут мы уже стояли ровными рядами перед пустой ещё трибуной. Оглядевшись по сторонам, я увидел что построились не только курсанты всех курсов, но и офицеры, преподаватели, и даже гражданский персонал.

Через несколько минут на трибуну поднялись все офицеры, представлявшие высшее руководство института во главе с начальником института — генерал-лейтенантом Громовым, которого все курсанты звали не иначе, как «Бивнем».

Генерал несколько мгновений постоял, сурово взирая на вытянувшиеся перед ним шеренги, после чего громогласно воскликнул:

— Товарищи офицеры! Курсанты! — его низкий и хриплый голос прорезал утренний воздух, не нуждаясь ни в каких в усилителях. — Прошлой ночью на территорию нашего института, нашего дома, было совершено вооруженное нападение. Подлое, вероломное нападение.

В результате этого нападения, при исполнении воинского долга, погибли двое курсантов третьего курса, которые несли службу в карауле. Они стояли на посту и приняли первый удар на себя. Вместе с ними погиб сержант Константин Ветров, начальник караула. Он организовал оборону и, прежде чем пасть, лично уничтожил одного из нападавших.

По строю прошел гулкий, приглушенный вздох. Имена погибших для большинства из нас были пустыми звуками, но от этого не становилось менее страшно. Это были не абстрактные «потери», а наши ребята. Парни, с которыми мы жили на одной территории, ходили на занятия, ели в одной столовой.

— Давайте почтим их память минутой молчания, — голос Бивня дрогнул, выдавая сдерживаемую ярость и боль.

На плацу воцарилась абсолютная, оглушающая тишина. Было слышно, как где-то вдали каркает ворона и шумит ветер в листве деревьев. Я стоял, глядя перед собой, и думал о том, что смерть была уже не абстрактным понятием из уставов, а стала осязаемой, и невероятно близкой…

Минута истекла, сразу после чего генерал снова заговорил, и теперь его голос зазвучал иначе — это был очень страшный голос. Он говорил тяжело, отчеканивая каждое слово, и эти слова вбивались в наши сознания раскалёнными гвоздями.

— С сегодняшнего дня, — прогремел он, — для меня и, я надеюсь, для каждого из вас, вся преступность в этом городе, все эти мародёры, бандиты и ублюдки, почуявшие свободу, — становятся кровниками! Поняли⁈ Кровниками!

Он обвел строй горящим взглядом, и в этот момент каждому человеку в строю казалось, что он смотрит ему прямо в глаза.

— Они пролили нашу кровь! Они посмели поднять руку на воинскую часть! На детей, которых государство доверило