Джони, оу-е! Или назад в СССР - Михаил Васильевич Шелест

— Хрен вам а не барабан!

Но мне не удалось соскочить с неприятной мне темы.

— Значит тебя хотят сделать цыганом? — продолжил меня пытать Славик.

— Хотят. Дом обещают в Молдавии…

— Дом в Молдавии? Клёво. Там тепло, яблоки и виноград. Винища… Залейся. Вкусное… И что тебе надо для того, чтобы встретить старость? Хе-хе-хе Шучу-шучу… Не хочешь становиться цыганом? Понимаю… Хе-хе-хе!

— Тебе смешно, а я не могу отбрехаться. Пристали, как…

— Так ты хочешь песней всё сказать, чтобы не обидеть. Грамотно. Посвяти ей песню. Не написал для неё, а посвятил ей. Совсем другое отношение к тебе будет. Когда женщине посвящают песню или стихи, это на века.

— Согласен.

Гутман собрался и ушёл. Я встал на его место со своей «Арией», но Славик достал из коморки «полуакустику» Ямаху. Похожую, кстати, на «Гипсон».

— Ух ты! — восхитился я.

— Лабай, лабух! — похихикал Славик и подошёл к микрофону.

— Второе отделение нашей панцевальной программы мы начинаем с песни, которую наш молодой гитарист посвятил девушке Татьяне, которая находится вместе с нами. Джони написал её только сегодня и она должна вам понравиться. Это очень медленный танец.

Дук-дук, ударил бас и Славик запел:

— Я ушёл почему-то, чуть позже шести. Я ушел почему-то, где-то чуть позже шести. Мы с тобою расстались. Я посмотрел на часы. Двери скрипнув трамвая, прошептали: «Прости…»

Дальше я не особо переделывал. Убрал «подушк» вместо неё вставил: «Мне на память», выкинул, про «искал тебя и здесь и там…» (Простите меня Чиж и Ко).

В общем, песня удалась и гитарная партия мне удалась. Звук у гитары был чистейший, струны фирмовые и тянулись прекрасно. А я старался в протяжку вложить всё своё страдание.

Барабанщик был тоже в «ударе». Басист импровизировал, одухотворённо высунув язык и ингда трогая струны большим пальцем, имитируя «слэп». Получалось не очень, но складно. Вермона поддерживала тему редкими аккордами. Костик почти спал. Как уже говорилось, они с барабанщиком перед работой накатили, но на Витька водка действовала возбуждающе, а Костика наоборот, тупила и усыпляла.

Дослушав песню, мои «цыганские друзья» помахали мне руками и растаяли в толпе толкущихся на танцполе пар и отдельных личностей. Я с облегчением вздохнул.

— Эх, джони, Джони, — сожалеюще проговорил Славик. — А вдруг ты счастье своё профукал?

— Нафиг-нафиг такое счастье, — подумал я, но промолчал. Мне ни с кем не хотелось говорить про моё счастье. Я ещё сам не знал, какое оно тут моё счастье.

Глава 14

Мальчишки бухты Тихой жили, по сути, на Клондайке. Бывшая промышленная свалка, как я говорил раньше, давала для мальчишеской жизни практически всё, что нужно для мальчишеского счастья: различную, можно сказать — любую, проволоку для браслетов, колец, плёток и пулек, свинец из негодных аккумуляторов шел на грузила, из медных, медно-никелевых и даже нержавеющих трубок разного диаметра изготовляли самопалы и пистолеты под боевые патроны, кислотой из тех же аккумуляторов вытравливали изображения на ножах, выточенных из каких-то стальных подпружиненных пластин. Валялись куски разного металла: профиль, лист, пруток, вполне себе пригодные для изготовления какой-нибудь продукции, или для вторичной переработки, но это просто вывозили и сваливали метрах в ста перед Женькиным домом.

Ещё на свалку периодически вывозили меловые формы для фарфоровых изделий и белую глину. Тут, кстати, я нашёл и здоровый кусок транспортёрной ленты, из которой вырезал первые штампы. Информацию о свалке я почерпнул из памяти Женьки, но его память была пассивна к богатствам, лежащим у его ног. Что имеешь, не хранишь, как говориться. Да, пацаны брали для себя нужное, но дальше насущных проблем не заглядывали. Я же, увидев свалку, «заболел золотой лихорадкой» и назвал её «моя прелесть». Во-первых я собрал весь свинец и натащил домой глины. Во вторых разрезал транспортёрную ленту на прямоугольные куски и сложил на балконе, уложив на бетонный пол (деревянного пола на балконе не было).

Резать было трудно, но я принимал трудности, как тренировку тела и духа. В третьих, собрал проволоку, предварительно освободив её от изоляции и складировал на том же балконе. Я несколько забежал вперёд, объявив процесс «собирательства» законченным. Нет, сейчас он только начался и не прекращался до того времени, пока это территорию не разравняли, не засыпали и не устроили на ней стадион. Но я, действительно забегаю вперёд.

До обыска в нашей квартире дело не дошло. Видимо, цыгане, с которыми свела меня судьба, действительно платили кому надо достаточно, чтобы их не трогали. Цыгане исчезли, мальчик на барахолке больше не появлялся, товар тоже, а значит, мальчик просто решил подзаработать летом на мороженое. То есть для органов я был понятен, прозрачен и чист, как стёклышко.

Вскоре барахолка вообще переехала далеко за город. А я с художественной печатью решил пока завязать. Деньги пока в семье были. Тратиться мы не стали. Я передумал «влатываться» в джинсу о чём Позднякову и заявил. Зато мы с матерью накупили мне трусов, рубашек, несколько брюк, свитерок, приличное драповое пальтецо, шапку. Она себе тоже купила тёплое пальто, платья и что-то ещё из вещей. Ходила она довольная и это для меня было самое главное.

Деньги так и хранились в моём диване, но «захоронку» я переделал, переместив карман под диван. Вторую кнопку я продал Славику, который получил деньги от Гутмана и добавил свои. Он, и был руководителем группы не потому, что лучше всех разбирался в музыке, а потому, что имел необходимую аппаратуру: усилители, акустические колонки, микрофоны, барабаны. Это было всё его. Поэтому, это он приглашал музыкантов с ним играть, то есть работать. И творческое начало было здесь очень даже на последнем месте.

Иллюзий в отношении моего участия в работе его группы Славик не строил. Мне надо было подрасти хотя бы годика на два. Однако он попытался «закинуть удочку» на счёт творческого сотрудничества. Попытался, но я его «прокинул», сказав, что песню про басиста сочинил тоже не я. Просто мне нужно было тогда отбиться от цыган и я вынужден был так поступить. Славик понял и не обиделся.

С музыкой я тоже решил пока не заморачиваться. Меня ожидало испытание школой, и я решил полностью посвятить себя ей. Честно говоря, меня физически колотило, когда я третьего сентября надел ранец и пошёл в школу. Немного разбавила моё напряжение соседка, дочка которой пошла в первый класс. Они стояли у подъезда