Изыде конь рыжь... - Kriptilia

А определяться начнем сейчас.

Подполковник всегда посылал Зайцева туда, куда потом должен был пойти сам. Как зонд, как передовую машину. Если ее накроет огнем, это тоже многое скажет. Зайцев не обижался – он любил свою работу.

- Прежде чем я приму у вас пленных, – сказал он, обращаясь к обоим, – если вы намерены наводить порядок в городе, вам сразу же станет тесно. Начинайте думать – что для вас занять.

***

- Занимаете, простите, вы, а мы... – начала Виктория Павловна. Из-за краснолицего военного с расплывчатыми чертами – ожог, старый, степень небольшая, но на все лицо, – выдвинулся кто-то в полушубке с высоким воротом.

- Для начала вы все так или иначе занимаете здание лаборатории. – Реформатский узнал его по голосу: заместитель директора, из немцев.

- Здание вам зачем? Тоже вывезете на юг? В кармане? – спросил военный.

Виктория Павловна спросила: «Куда?», заместитель: «Кто?», а сам Реформатский: «Вы о чем?» Все смешалось во дворе Петроградского университета, а потом размазалось по машинам и стенам, вместе с грязным снегом, пролитой соляркой и обрывками горелой бумаги.

- Я о том, что здание принадлежит лаборатории. И заведует им – как и лабораторией – доктор Рыжий. И вопросы эти следует решать ему. Так что мне хотелось бы его видеть.

Слов «если он, конечно, жив» немец не произнес. Возможно, из деликатности. Игру в загадки безо всякой деликатности прервали басовитый рев и рвущий нервы треск льда, раздираемого армированными покрышками, а секунд через пять – и залп снега из-под оных. Дверь распахнулась, с пассажирского сиденья спрыгнул любитель рискованной езды. Медведь в зимней маскировочной форме. Полярный медведь: бело-серо-голубой, в разводах. Обменялся какими-то масонскими жестами с краснолицым, сдул иней с роскошных усов.

- Что обсуждаете, господа... и уважаемая дама?

- Судьбу человека, уполномоченного распоряжаться этой площадью. – Дословно точный правильный ответ. – По нашим данным, полученным от перебежчика, он был арестован вчера днем.

Военный скривился, но не так, как морщатся привыкшие к власти люди, когда их занимают мелочами не их уровня. Не как подполковник, а лично.

- Кем арестован? Откуда перебежчик? Где сейчас? Какие меры приняты?

- Жандармерией. Оттуда же – и как раз из-за этого. Следователю, который вел дело, не понравились методы допроса. Сейчас там же. Меры военного характера приняты не были. Основания – приказ Лихарева: ни по каким причинам не ставить согласованную операцию под угрозу. Частным образом мы пытались прихватить какого-нибудь чина для обмена. Поскольку первым к нам попал Парфенов лично, мы просто потребовали включить в приказ о прекращении огня пункт об обращении со всеми задержанными. – Виктория Павловна не похожа на пулемет. У пулеметов функциональность много ниже.

- Парфенова сюда, – скомандовал медведь прямо через головы. – А он все-таки жив, ваш Лихарев?! Могу я его видеть?

- Нет, он... – начал говорить Реформатский, собираясь сочинить на ходу что-нибудь вроде «погиб, но позже», «ранен, без сознания», и тут с носилок донеслось бодрое кряканье:

- Пока что помещен под надлежащий присмотр.

- Вы его тоже арестовали? – весело удивился медведь такой каверзе. Шутка хороша – первые лица у воюющих сторон, каждый – у противника под замком.

Но черт бы побрал этого пижона. Этого вспышкопускателя. Этого хирурга беспробудного. Жизни ему нет без попыток сэкономить, особенно если дело с риском сопряжено. «Он же не раскололся, – думает Реформатский. – Если бы раскололся, нас бы тут раздавили. Он Парфенову просто сказал. Сам сказал. Утром, наверное. Пытался договориться...»

- На том же месте, в тот же час, – торжествующе уточнил жандарм, и Реформатский пожалел, что не придушил его, пока осматривал. Много ли там при контузии надо... – И при помощи одной пары наручников.

***

- Я должен был догадаться. – Александр Демидович услышал собственный голос и сильно этому удивился. Самим словам, впрочем, тоже. – Просто обязан был, – и пояснил уже для всех: – Стихи совершенно чудовищные все-таки. Такое от хорошей жизни не пишут.

И подумал, что манерой шутить он, кажется, все же заразился от младшего коллеги. Тот, впрочем, сам заразился ею от Павловского, так что трудно сказать, как на самом деле шло опыление. Но помогать – помогало. Маловыносимая ситуация, сделавшись смешной, сразу теряла вес и объем, ее можно было разбить на цепочку простых действий и начать решать пошагово.

Но Владимир Антонович, черт его побери!.. «В момент убийства председателя Совета министров я находился на месте убийства. Как и еще тысяч пятьдесят москвичей и гостей столицы. И прямо в разгаре гуляния...»

- Господин подполковник, мне нужна бумага от вас и транспортное средство. И сопровождающий. Лучше – два. Я поеду на Очаковскую и сам разберусь.

- Да что уж там, – рявкнул господин подполковник, и хорошо было понятно, что только присутствие женщины, похожей на галку, мешает ему высказываться от души. Галантность, доведенная до рефлекса. – Сейчас вызовем броневик, – кивок Зайцеву, – и вместе поедем. Все равно здание принимать.

- А мне показалось – хорошие стихи, – сообщил городу и миру господин жандарм. И когда успел-то...

- Куда, – поинтересовался Штолле, – катится этот мир...

***

Ульянов вспомнил – вернулся мыслями ко вчерашнему дню, когда ввечеру, за час до выхода колонны, не выдержал и,