Эпицентр - Евгений Филенко

Кратов швырнул графемы на стол.

— Такие ошибки непростительны! Их просто нельзя допускать! Ваш кругозор замкнулся на трех образах, вы уперлись в них, словно в стенку, и ни черта больше не хотели видеть! Вы и меня ввели в заблуждение своей версией! И достаточно было одной-единственной фразы в ходе скоротечного аудио контакта, чтобы все встало на свои места: «Садиться нельзя. Иначе мы погибнем». Вот и все!

Узкая спина Клавдия с торчащими под черным свитером лопатками раздражала Кратова своей неподвижностью. Нестерпимо хотелось двинуть по ней кулаком, чтобы он обернулся и выслушал обвинения в лицо, как подобает мужчине.

— Я бы хотел, чтобы вы обратили внимание на одну деталь, — сказал Кратов, овладев собой. — Она настойчиво повторялась на всех без исключения графемах, в том числе и на пресловутых трех. Пунктирная линия. Я тоже проглядел ее, но только потому, что разглядывал ваши идиотские карточки не дольше двух часов. А с Альбины регулярно поступали образы, где не было ничего, кроме поверхности планеты, парящего корабля и двойной черты между ними. Вы не придали им особого значения сразу, а позднее механически выбраковывали во всех своих рассуждениях. Между тем, и овце понятно, что это — вполне отчетливое указание на барьер, который нельзя пересечь искусственному объекту, опускающемуся на Альбину из космоса… Кстати, был и такой образ: сквозь разрыв в этой двойной черте к поверхности устремляются стрелы наподобие косого дождя. Он повторялся еще реже, и вы тоже выбраковывали его. Ваша предвзятость, доктор Розенкранц, ослепила вас, помешала верно истолковать наложенное альбинцами табу на высадку.

Кратов прошелся по комнате, засунув руки в карманы куртки и собираясь с мыслями. «Как все глупо, — думал он. — Ну прилети я сюда хотя бы на декаду раньше, и у этой истории со злыми птицами был бы другой конец, благополучный. Мог ли я это сделать? Что там у меня было в прошлой декаде? Краткосрочное посредничество в переговорах любимых моих сцифоидов с Шедара и арахноморфов давно распространившейся по Галактике древней расы Офуахт. Обсуждение проекта «Катарсис V» в Совете астрархов. Нет, не мог, не мог…»

— На высоте приблизительно в сорок километров над Альбиной находится атмосферный слой газа, наподобие нашего озонового пояса. Его назначение то же самое: укрывать от жесткого космического излучения. Но если мы могли позволить себе дырявить озоновое одеяло реактивными самолетами, ракетами и фреоновыми выбросами, а потом сто лет латать его, то орнитоиды такой возможности не имеют. Активность местного светила — не в пример нашему Солнцу… Очевидно, в незапамятные времена они, как и мы, пытались пускать ракеты и баловаться с ядерным оружием. Но при этом разрушался газовый щит, и проникавшее под него сверхжесткое излучение выжигало на поверхности все дотла. Поэтому на Альбине до сих пор нет ядерной энергетики и космической техники. Они отказались от этого — крылатые, но прикованные к собственной планете тонким слоем газа… Конечно, у них сохранились ракеты — против крупных метеоритов или даже назойливых гостей, вроде нас. И шок был вызван не фактом нашего появления, как полагал Топ, а страхом того, что мы так и не поймем, что нельзя нам пересекать пунктирную линию… Они не желали убивать Агеева — потому что убийство противно природе всякого разумного существа. Но и потому также, что ракета неминуемо оставит пробоину в газовом щите. Однако рана эта несравнима с тем, что натворили бы в атмосфере двигатели большого космического аппарата на реактивной тяге. И орнитоиды уничтожили корабль еще в экзосфере. Кратов болезненно поморщился.

— Одного они не знали, — сказал он с горечью. — Что наши корабли используют не реактивную тягу, а гравигенераторы. И потому не разрушают атмосферу планет. Они просто раздвигают ее при посадке. Как пловец воду ладонями…

Замолчав на полуслове, он осторожно приблизился к лежавшему Клавдию. Эта странная недвижность… полная эмоциональная нейтральность… Может ли человек так равнодушно выслушать свой приговор?

— Клавдий, — позвал он.

Молчание.

Кратов коснулся его плеча, и Клавдий опрокинулся на спину, продолжая хранить все ту же скорченную, окостенелую позу. Его глаза были плотно зажмурены, на пергаментно-белом лице пролегли бурые тени Неаккуратная поросль на щеках и подбородке оказалась наполовину седой.

Кратов медленно протянул руку и взял из застывших пальцев Клавдия карточку, одну из тех, что были рассыпаны на столе и по полу. На обороте торопливым рваным почерком было набросано несколько фраз. Кратов поднес карточку к свету, чтобы разобрать их.

Клавдий писал: «Озоновый слой. Нельзя разрушать. Гравигенераторы. Мне жаль. Простите».

Графема изображала поверхность планеты, зависший над ней корабль и разделяющий их барьер из двойной пунктирной линии.

Кратов с усилием разогнул Клавдию руки и уложил их на груди. Накрыл его пледом. Вышел из комнаты и тщательно прикрыл за собой дверь.

Его шаги были единственным звуком, далеко разносившимся среди безжизненной тишины пустого орбитального комплекса. Кратову чудилось, будто ледяной ветер дует ему прямо в спину, забирается под одежду, под кожу…

Но откуда здесь было взяться ветру?

— Здравствуйте, Кратов, — энергично сказал Топ.

Семеня короткими сильными ножками, рептилоид подошел — а казалось, подкатил, — к столу, за которым сидел Кратов. Теперь его изящная головка едва возвышалась над столешницей, а сам он походил на игрушечного голубого крокодильчика с туповатым рыльцем и неестественно высоким лбом. Топ ловко вскарабкался в кресло и удобно уселся, подглядывая на Кратова умными глазками-пуговичками.

— Вы не поверите, — сказал Топ, — но я разгадал тайну Альбины. Мне удалось достичь этого в результате обычного лабораторного анализа, а пользуясь вашей шахматной терминологией — домашнего разбора отложенной партии. И вовсе не обязательно было торчать здесь столько времени! Я хотел немедленно сообщить о своем открытии Клавдию, но решил сделать ему сюрприз. Вместе со мной прибыла и почти вся наша миссия, которая покинула Альбину три месяца назад. Полагаю, для Клавдия это будет двойной сюрприз.

Кратов приподнял голову, прислушался.

— Понимаете, — продолжал Топ увлеченно. — Все дело в атмосфере.

Топ считался хорошим специалистом в области прикладной ксенологии, и он неплохо разбирался в человеческой мимике. Поэтому он замолчал, увидев лицо Кратова.

— Все умные, — произнес тот. — Все обо всем рано или поздно догадываются. Но почему-то чаще поздно, чем рано. В коридоре слышались разговоры, шум, громкий смех.