Фантастика 2025-96 - Ким Савин

Начальник распахнул шкаф, будто сцену на подмостках, и оттуда достал большую белую коробку с лентой. Вид у него был такой, словно он собирался вручить Валентине ключи от новой жизни. Или, как минимум, от шкафчика в секс—шопе.

– Я давно хотел попробовать что—то новое, – заговорщически произнёс он, приподнимая крышку. – Немного игры. Атмосферы. Роли. Всё—таки Суздаль – город с историей. Почему бы нам не добавить и своим отношениям немного исторического антуража?

Валя вздохнула, мысленно молясь, чтобы в коробке были хотя бы банальные наряды медсестры и пожарного. Что угодно, только не…

Открыв коробку, она замерла. Первым сверху лежал блистающий на солнце пластиковый треуголочный головной убор с тиснёным профилем Наполеона. Под ним – синие штаны с золотыми лампасами, миниатюрный китель с погонами и красная лента через плечо.

– А это что? – выдохнула Валя, заглядывая дальше.

Ответ последовал сразу: серый комбез с нашивкой «МТС», резиновые сапоги, кепка с вышитым серпом и молотом и бандана цвета кирпичной пыли.

– Это… трактористка?! – прошипела она.

– Ошибка поставщика, – развёл руками Валентинович, словно оправдывался за провал торговой сессии. – Зато оригинально! Согласитесь, кто—то же должен вспахивать имперские поля!

Он уже наряжался. С каким—то неприличным энтузиазмом влез в синие брюки, застегнул китель и даже приклеил себе под нос маленькие усы, которые, судя по упаковке, предназначались для карнавального Чарли Чаплина. На голове шапочка сидела криво, но в его представлении он выглядел героически.

Валя, осознав, что этот вечер будет далеко не таким, как она себе его представляла, нехотя натянула комбез. Он был на два размера больше, в плечах болтался, а запах ткани вызывал подозрение, что до неё в нём кто—то реально пахал. На поле. Тракторами. Много и в дождь.

Кляпа в голове уже аплодировала стоя, устроив внутреннюю овацию:

– Дорогая, ты сейчас испытаешь прелести трудовой романтики, пусть и слегка с французским уклоном! Ты только посмотри на него! Император с пузиком и глазами, горящими как у школьника перед новогодним утренником! А ты – живая ностальгия по аграрной реформе!

Сергей Валентинович сделал пару шагов вперёд, театрально поднял руку с воображаемым жезлом и произнёс:

– Мадам, ваш император ждёт… плуга!

Валя прыснула. Она пыталась сдержаться, но в какой—то момент не выдержала. Смех вырвался, как воздушный шарик, выпущенный из ладони. Её трясло, она пыталась закрыть рот ладонями, но чем больше смотрела на его нелепую фигуру в этом «параде суверенности», тем сильнее захлёбывалась в собственном хохоте.

– Прекратите! – шикнул Валентинович, поправляя усы. – Это серьёзно! Это… романтично! Это… роль! Вы… трактористка из Поволжья, я – изгнанный император, скрывающийся в вашем амбаре! Нас ждёт великая ночь!

– Да, – сквозь смех пробормотала Валя, – и похоже, с утра нас будет ждать дежурный из психоневрологического диспансера…

Он не обиделся. Слишком увлечён был процессом. Схватил её за руку, развернул, попытался прижать к себе и сделать что—то, отдалённо напоминающее танец. В этот момент Валя нечаянно наступила на подол его кителя, и весь император, с усами, мечтами и лампасами, рухнул на ковёр как мешок муки времён контрибуции.

Звук падения был глухим, убедительным, и сопровождался хрустом – то ли у костюма, то ли у позвоночника. Валя попыталась сохранить серьёзность, но безуспешно. Она склонилась над ним, сдерживая приступ нового хохота, а Кляпа уже комментировала в полный голос:

– Ну что, император, попал под гусеницы коллективного хозяйства? Зато теперь ты точно знаешь, каково быть сокрушённым сельским трудом!

На этом эротическая игра закончилась, так и не начавшись. В номере витал дух советской производственной драмы и школьной самодеятельности. Валя стояла в комбинезоне, и пока начальник корчился на ковре, она впервые за весь вечер чувствовала себя почти счастливой. Почти.

Сначала Сергей Валентинович пытался сохранить рамки приличий. Немного покорчил рожицы в роли императора, ещё раз выпрямил спину, что только подчеркнуло живот под кителем, и сделал последнюю вялую попытку возвысить вечер до уровня «игры в страсть с культурной отсылкой». Но театр быстро наскучил. Императорская спесь съёжилась, как мокрый картон.

Он подошёл к Вале, сбросил шапку с головы и, не говоря ни слова, залез под её комбинезон. Всё происходило так буднично, как будто проверял состояние электропроводки. Ткань натянулась, скользнула, зашуршала, и в следующую секунду трусики Вали оказались в его руках.

Они были красные. Тонкие, почти невесомые, с кружевной отделкой по краям и крошечным бантиком спереди – не по характеру Валентины, зато точно по вкусу Кляпы. Валя вспомнила, как Кляпа накануне заставила её надеть это «праздничное бельё», объяснив: «Пусть хоть трусы радуются, раз ты – нет».

Он посадил Валю на край туалетного столика. Полировка треснула от тяжести происходящего, но никто не обратил внимания. Воздух стал плотным, с привкусом пота, духов и стыда. Руки начальника, тяжёлые и слегка влажные, легли ей на бёдра. Валя осталась недвижимой, будто неживая статуэтка на витрине сомнительного музея. Отражение в зеркале поймало момент – она, в комбинезоне, спущенном до колен, с растрёпанной чёлкой, и он – Наполеон, с выпирающим животом, в нелепой шапке, которую зачем—то снова нацепил. Всё это было похоже на сцену из очень дешёвого фильма, который даже в полночь показывать стыдно.

Он вошёл в неё резко, без лишних слов. Как будто врывался не в чужое тело, а в недоступный отдел бухгалтерии, где давно не обновляли базу. Контакт был прямым, бесцеремонным и лишённым всякой поэзии. Валя едва вздрогнула – не от боли, не от удовольствия, а от странного ощущения вторжения, будто в неё вписали пункт без согласования. Внутри всё словно замерло, как в комнате, где неожиданно отключили отопление. Движение было грубым, механическим, но вместе с тем – неуверенным, как у человека, решившего завести мотор, не зная, где ключ.

Он толкался неровно, будто не знал, в какую сторону двигаться, и с какой скоростью. Руки, ещё недавно лежавшие на её бёдрах, переместились к талии, цепляясь судорожно, как будто Валя могла исчезнуть. С каждым новым толчком стол под ней скрипел, вздрагивая вместе с телом. Движения были рваными, лишёнными ритма, словно он пытался не двигаться в ней, а дотянуться до какой—то кнопки, спрятанной внутри, и никак не мог нащупать нужное место.

Валю это не трогало. Тело подрагивало в ответ – не от страсти, а от механической передачи импульса. Она не двигалась – её двигали, как безвольную куклу, которая просто зафиксирована на столешнице. Внутри всё было сухо и ровно. Ни желания, ни отвращения – только ожидание, что это закончится. Она чувствовала его жаркое дыхание