HOMO FABER - Михаил Владимирович Баковец

дороге и сейчас к его буксировочным крюкам прилаживали трос, чтобы сдёрнуть в сторону и дать пройти колонне, которая на этой дороге, на опушке леса, слишком заметна и уязвима для авиации противника. И так вчера едва смогли оторваться от несколько звеньев «юнкерсов», которые вознамерились сбросить на нас свой страшный многотонный груз. Немцы при этом потеряли пять летающих машин, прочие от испуга побросали бомбы далеко от нас и убрались восвояси. Всё-таки, мощное зенитное прикрытие и несколько гаусс-винтовок, для которых снять самолёт в облаках, что мальчишке из рогатки ворону с забора, это огромная сила и возможности чувствовать себя в безопасности от воздушных атак. Практически на каждой второй единице техники стояла спаренная установка из ШКАССов или ДШК, плюс пять немецких автоматических самоходных зениток и три зенитки в кузовах грузовиков. Ни в одном полку нет такого зенитного прикрытия, тем более, сконцентрированного в одном месте.

— Что тут у вас? — спросил я у танкиста, нервно пыхающего махорочным дымом из самокрутки.

— С коробкой что-то, да и в двигле стуки раздались, товарищ лейтенант государственной безопасности, — тут же вытянулся в струнку он передо мной.

— Не тянись, не на параде, — отмахнулся я от его чинопочитания. — Дальше поедет?

— Нет, тут капитальный ремонт нужен, — тяжело вздохнул он. — Я бы…

— Что тут у вас? — раздался злой голос Морозова. — Почему техника стоит, товарищ сержант?

Танкист сжался под взглядом особиста.

— Сломался танк, товарищ старший лейтенант госбезопасности, — ответил я вместо спрашиваемого. — Малый ресурс, я уже говорил про это. Предлагаю снять всё, что возможно и взорвать оставшееся. Иначе ремонт может затянуться, а это чревато для всей колонны.

— Это секретный танк, товарищ лейтенант, — угрюмо ответил мне Морозов. — Вы же сами это знаете без меня. Нельзя немцам оставлять даже кусочек брони.

— Можно взять на буксир, так он проедет хоть до Москвы, — торопливо предложил танкист, который чувствовал себя сильно неуютно рядом со спорящими офицерами НКВД. — А во время боя пусть просто стоит и стреляет, механизмы наводки-то отличные, хоть и придётся вручную крутить, без электричества.

Тягачи у нас были, немного, всего четыре и два из сейчас них тащили большие цистерны с топливом.

— Приказываю тягачу взять танк на буксир, — тут же заявил Морозов. — Давай, сержант, пулей до свободного и пусть он катит сюда.

Танкист тут же умчался, желая больше оказаться подальше от двух энкавэдэшников, чем столь рьяно выполнить приказ.

— Завтра я вас оставлю, — сообщил я Морозову.

— Что? — не сразу понял он. — Что⁈

— Я остаюсь здесь, у меня ещё не одно задание имеется. Вам же за линию фронта к нашим нужно идти. Если повезёт, то уже через два-три дня окажетесь на той стороне. Здесь дыр в позициях полно, единой линии фронта нет, — сказал я ему. — А может, сегодня вечером уйду.

Собирался сообщить это на вечернем совещании, но передумал, когда увидел особиста. Мы уже у Витебска и слышим частую канонаду, очертившую места ожесточённых боёв Красной Армии с Вермахтом. Разведка всё чаще натыкается на немецкие патрули, и даже небольшие отряды противника, то и дело на дорогах появляются колонны с техникой и пехотой. Мы шли по лесам, где пользуясь старыми грунтовками, где прорубая и прочищая тягачами с отвалами новую, делали мосты через овраги и речушки. Тяжело, долго, но всё это позволило нашему отряду выйти на финишную прямую. Уже завтра после полудня придётся двигаться по открытой местности, послезавтра отряд выйдет к большому мосту через реку, который находится в руках немцев. Не думаю, что там в охране окажется отделение пехотинцев, слишком значима эта переправа для врага, а значит, предстоит жаркий бой. Зато вечером, в ночь или утром, все, кто прорвётся сквозь вражеский заслон, окажется в расположении своих.

Не знаю, как их встретят и примут, в памяти про окруженцев лишь самое плохое осталось, вроде как их прессовали, выбивали признания в нарушении присяги, дезертирстве, добровольной сдачи в плен и так далее. Сколько в этом правды — не в курсе.

— Но почему? — на скулах у собеседника заиграли желваки.

— Задание. Ты знаешь, такое слово?

— С тобой я смогу быстрее добиться встречи с представителем Особого отдела дивизии или даже армии. Боюсь, что много времени уйдёт на разбирательства, — насупился тот.

Ага, как же. Я сейчас хожу по тонкому краю, готовый оступиться и рухнуть в пропасть. Столько ляпов, сколько я делаю каждый день — я не сотворил за всю свою жизнь. Красноармейцы и партизаны порой смотрят на меня, как йети, только что глаза не вылезают из орбит. Но это же меня и спасает: в их головах и уложиться не может, что есть люди, которые элементарных основ не знают не только в СССР, но и по целому миру. Плюс, все мои секретные вещи, оружие, техника, якобы блуждающий поблизости отряд осназа в костюмах-хамелеонах, которых никто не видит, а они видят всех и готовы в любой момент вступиться за меня.

Ко всему прочему пошли шепотки, что я совсем не тот, за кого себя выдаю. Помните гайдаевскую комедию, где жена главного героя шепчет главному злодею ' у него там не открытый, а закрытый перелом'. Вот и у меня сложилась ситуация. Окружающие считают, что я не просто там какой-то лейтенант НКВД, а скорее капитан этой службы армейского уровня или даже выше, сижу в столь засекреченном месте. Что про окружающий мир ничего не знаю, что я гений и конструктор всех этих секретных образцов, и только мне они подчиняются, и могу отыскать лишь я (каково, а?) и ещё кучу бреда.

Вот только стоит мне попасть за линию фронта, как меня немедленно расколют. И хорошо бы попасть в руки мастеров своего дела, которым важнее истина, чем последняя точка в уголовном деле. Так есть шансы выжить и даже сохранить здоровье.

Так что, мне с Морозовым не по пути.

— Покажешь секретные танки, и все всё должны там понять. Затребуешь прямую связь с командованием дивизии как минимум, а лучше армии. Не мне тебя учить, должен справиться.

* * *

— Здравствуйте, товарищ Сталин.

— Здравствуйте, Товарищ Морозов, — ответил с грузинским акцентом хозяин кабинета, куда был приглашён один из главных конструкторов советских танков.

Это был молодой мужчина с пристальным умным взглядом, что вкупе с высоким лбом сообщало о