Рейд за бессмертием - Greko

избам молодым вином и гнали виноградную кизлярку в «огненных аппаратах». Вонь над Червленой стояла знатная, зато ожидался большой прибыток. Армянские купцы съезжались, чтобы выкупить тысячи ведер желтой водки, которая поплывёт в дубовых бочках аж до Нижнего Новгорода. Уже четверть века летела по русским просторам слава кизлярки. Подсобил гребенцам, как ни странно, Наполеон. Из-за войны с французом царь Александр I запретил ввоз иностранных вин и водок. Освободившуюся нишу быстро заполнили дешевой винокурной продукцией с левого берега Терека. Виноградники давали обильный урожай алого терского сорта. Из его остатков, называемых чупрой, гнали напиток, похожий цветом и вкусом на коньяк.

Вся эта самогонная суета сильно вредила Васиным планам. Глаши нигде не было видно. Он и у забора постоял, светя лицом над плетнем. И по станице прошелся. И на майдане потолкался, лавки обошел. Ничего не купил. Никому не было дела до нарядного унтера с тесаком на боку при офицерском темляке и двумя Георгиями на груди. Крестами в станице никого не удивить. Своих героев хватало. Ни одна девка не стрельнула наглыми глазками, не зацепила нахальными словами. Еще не все гвардейские офицеры разъехались по домам. Гуляли от души, дегустируя местный первачок, и ругались с хозяйками, нагло пыхая во дворах сигарами. Ждали вечерних хороводов и традиционного флирта с казачками-красотками. В общем, прибыл Вася на чужой пир. Как бы не вернуться не солоно хлебавши.

Не желая мириться с таким исходом, решил все-таки еще раз наведаться к Глаше.

"Может, вернулась? — думал он, вышагивая к её дому.

Издалека заметил, что дом ожил. В том смысле, что в окошках был свет.

«Ну, вот! — обрадовался Вася. — Это я молодец, что не сдался! А когда это я сдавался⁈»

Вася ускорил шаг, продолжая хвалить себя. Уже поглаживал тесак, потом прошелся рукавом по двум своим Георгиям, смахивая с них пыль, радуясь, что на этот раз явится к зазнобе совершенным кавалером и геройским героем. Но в следующую секунду, когда уже был возле забора, уже готовился открыть рот, чтобы позвать Глашу, Вася оторопел. Тут же начал проклинать себя за свое нетерпение.

«Допрыгался, кобелина! — подумал зло. — Лавры Бахадура покоя не давали? Вот теперь жри, не подавись!»

На пороге дома с видом, не оставлявшим сомнения в том, что это его порог, его дом, а, значит, Глаша — его жена, сидел тот, кого Вася меньше всего хотел бы видеть на месте мужа своей любовницы. Игнашка. Его боевой друг. И, значит, что Вася, сам того не ведая, попал в ситуацию, которую в его прежнем мире четко и однозначно определяли, как — полное западло! Когда уже нельзя было простить за проступок. Только отмыть. И хорошо, если хватало крови из разбитого носа или со всего помятого лица. Так-то и отворачивались от таких, переставали общаться, дружить. Уже не считали не только другом, но и нормальным мужчиной. Да, все его друзья совсем не жили по библейским заповедям: и прелюбодействовали, и чревоугодием не брезговали. Да что там! Одну из главных заповедей нарушали: не убий! Хоть и было это убийство их профессией, но придраться теоретически можно. А только в их сообществе, где уже совсем не обращали внимания на непонятное им, здоровым, не очень образованным парням, высоколобое «не поддавайся унынию», наверное, самым страшным был другой грех: не возжелай жены ближнего своего! Это однозначно считалось действительно смертным грехом, проступком, которому эти же парни, конечно, не применяли категории «грех», а попросту применяли категорию «западло»!

«Что ж так все со мной криво⁈ — матерился Вася про себя, уже понимая, что не может свернуть, спрятаться, потому что Игнашка его заметил, уже улыбался, уже привставал с порога. — Почему я⁈ Сколько баб вокруг, а я попал на единственную, которую нельзя было трогать!»

Не оправдывался тем, что не знал этого факта. Не получится так, что взятки-гладки. Будет корить себя. Совесть будет жечь.

«Как не крути — западло!»

Вася не притормозил, не сделал попытки свернуть, спрятаться. Подумал, что его косяк, ему и до конца все пройти.

— Вася! — громко закричал Игнашка. — Вот, радость! А я сижу, думаю, с кем бы мне чарку испить. А тут — ты! Глаша! Глаша!

Игнашка уже кричал в дом. Одновременно бежал к калитке. Крепко обнялись.

— Ну, пойдем, пойдем! Посмотришь, как живу! Ты как здесь?

Вася промямлил что-то. На крыльцо выскочила Глаша. Тут же застыла, покраснела. Да и Вася, как ни старался, смущения скрыть не смог. Но смог понять, что мимо Игнашки такая синхронная растерянность его боевого друга и жены не прошла. Он коротко хмыкнул.

— Или вы уже знакомы? — спросил шепотом, улыбнувшись и наклонившись к Васиному уху, чтобы жена не расслышала. — И дом показывать не нужно?

— Игнат… — опять замямлил Вася.

— Пойдем, пойдем, — Игнашка хлопнул его по спине. — Вот, Глаша! Это — Вася. Знакомься! Сколько мы с ним пережили — недели не хватит, чтобы рассказать!

— Здравствуйте! — наконец открыла рот Глаша.

— Здравствуйте! — пролепетал Вася.

— Прошу в дом! — пригласила Глаша.

…За столом старалась не сидеть. Накрыла все, как полагается. Все время бегала, подавая еду.

— Затамашилась! — подъелдыкнул жену казак, наблюдая ее суету.

Глаша вспыхнула. Не смогла справиться с волнением, да, в общем-то, и испугом. Все время смотрела на мужа, видимо, ожидая, когда он перестанет изображать из себя хлебосольного хозяина и, например, возьмется за топор. Да и Вася пребывал в напряжении. Думал примерно так же, как и Глаша. Правда, вместо топора, представлял шашку. И все время себя успокаивал мыслями о том, что не им были заведены такие правила, что Игнашка, скорее всего, знал, что у Глаши был побочин, или даже — были. И, если так тут принято, то вряд ли разыграется кровавая драма.

«Все-таки — оправдываюсь! — усмехнулся Вася про себя. — Да нет. Не хочу, чтобы по глупости нашей Глаша жизни лишилась. Я-то сопротивляться не буду. Голова моя — повинная! Пусть отсекает!»

Вот уже до каких мыслей дошел Вася, чокаясь кизляркой в очередной раз и заедая её гребенским решетчатым пирогом с тыквой!

— А ты каким судьбами здесь? — спросил совсем не унывающий Игнат.

— Дааа… — потянул Вася.

— К девкам хотел присмотреться? — Игнат улыбался очень широко.

— Ну, в общем… — Вася вздохнул. — Не то, чтобы приглядеться.

— А что? Не торонись, сказывай как на духу[1].

— Подумал,