Ключи петроградские. Путь в академию - Мелалика Невинная

– Он хочет остаться в ячейке, а я – нет, – фыркнула я и поведала Дмитрию о том, что с меня потребовали оплату.

– Знаете, Женя, – он достал тарелки и принялся резать салат, периодически бросая взгляд на сковородку с яичницей, – ваш фамильяр прав. Если у вас есть возможность оплатить, лучше оплатите. В академии вы в относительной безопасности, вам не нужно в нее ездить издалека, это все равно дешевле, чем снимать квартиру или комнату. В общем, плюсов куда больше, чем минусов. Но если это дело принципа, напоминаю, что вы можете остановиться у меня.

– Со мной фамильяр, – напомнила я.

– Он у вас кто? Вы вроде бы искали информацию про воронов.

– Ворон, – кивнула я, а в животе заурчало от заполнивших кухню запахов горячей еды.

– Ворон – это не лев и не тигр. Даже не медведь. Место ему найдем.

– А что, бывали львы и тигры? – улыбнулась я.

– Да, – ответил он и принялся раскладывать еду по тарелкам. – Учился у нас африканский студент, у него был фамильяр-лев. И студент с медведем был – приехал из Алтайского края, и, если я все правильно помню, его предки были шаманы.

– Ого, – только и сказала я, а Дмитрий Иванович поставил передо мной тарелку с яичницей и салатом, а потом выдал столовые приборы.

– Крупные животные бывают фамильярами там, где этому способствует уклад жизни. – Он взял свою тарелку и сел напротив меня. – У цыган есть фамильяры-лошади, у индусов – слоны или коровы. В больших городах, конечно, такого почти не встретишь, но тем не менее так бывает, и это вариант нормы. Приятного вам, кстати, аппетита.

– Ого, – повторила я и принялась за еду.

Когда тарелки опустели, Дмитрий, почти в точности как ранее ворон, сказал:

– Я бы все же рекомендовал вам оплатить проживание, но оставить себе копии платежек, чтобы потом можно было предъявить их ректору и заявить о нарушении.

– А где он, ну, ректор? – решила спросить я и у него.

– Его нет в академии, – только и ответил Дмитрий и опустил глаза.

Похоже, и ворону, и Дмитрию было известно намного больше, чем они говорили.

– Надеюсь, с ним все в порядке, – как можно беспечнее проговорила я, продолжая наблюдать за реакцией собеседника.

Лишь бы он не спросил меня, с какой целью я интересуюсь. Совру, что из вежливости, решила я.

– Я тоже на это надеюсь, – проговорил Дмитрий и, поднявшись из-за стола, собрал тарелки и вилки и понес их в раковину.

Налив мне чаю и нарезав батон (или как это правильно по-питерски – булку?), Дмитрий Иванович вдруг сказал:

– Потрясающе все же, что вы продолжаете семейную традицию.

Я удивленно подняла на него глаза.

– Простите, не понимаю, о чем вы.

– О том, что вы поступаете на архитектора, продолжая дело своих предков.

– Но у меня в семье не было архитекторов, – недоуменно протянула я. – У нас и магов особо не было, вернее, это не поощрялось.

– Подождите, как? – пришел черед Дмитрия изумляться. – Вы же Твардовская, так?

– Твардовская, – согласилась я и добавила: – Из тех Твардовских, которых при царе сослали на юг Российской империи после первого Польского восстания. Это в нашей семье постоянно подчеркивается. Что мы не абы кто, а старый дворянский род.

– Если это так, вы должны знать про пана Твардовского.

– Не-е-ет, – протянула я, – не знаю.

Я никогда еще не чувствовала себя настолько глупо. Паном Твардовским в семье в шутку называли моего отца, но речь ведь точно велась сейчас не о нем.

– Ян Тадеуш Твардовский, последний Великий Архитектор Польши, – почти по слогам ответил Дмитрий. – Это же легенда среди архитекторов.

– Моего отца зовут Ян Тадеуш. – Я глупо уставилась на него. – Отец говорил, что его назвали в честь предка, которого сослали, но он никогда не упоминал, что тот был архитектором. Дворянин, который пошел против системы, не раскаялся в этом, за что и был сослан вместе с семьей.

– Сейчас. – Дмитрий поднялся из-за стола. – Сейчас принесу книгу.

Он почти бегом покинул кухню и вернулся с увесистым фолиантом.

– Вот. – Он раскрыл книгу и положил передо мной. – Ян Тадеуш Твардовский, он же пан Твардовский. Рассматривал вопрос национального самосознания для городов. Да, в наш век звучит странно, но тогда это было, напротив, весьма важно, когда зависимые народы могли раствориться в народе-завоевателе, в том числе если стиралась грань в архитектуре.

– То есть мой какой-то там прадед был Великим Архитектором? – пробормотала я, совершенно не понимая, как относиться к этой информации.

Ворон же говорил, дар передается по наследству, но я и понятия не имела, что это за наследство.

– Почему он последний? – Я полистала книгу.

Читать у меня категорически не получалось.

– Когда пана Твардовского приговорили к ссылке, он сломал ключ всех ключей и объявил, что, если его не услышали и не дали ему воплотить задуманное, после него не придет никто.

– Сломал ключ всех ключей?! – ахнула я.

– Это задокументировано. – Дмитрий пожал плечами. – Как бы то ни было, после него в Польше действительно больше не было Великих Архитекторов.

Мир в одночасье стал другим. Мой предок был Великим Архитектором, но из принципа сломал ключ всех ключей. Родители никогда ничего не говорили об этом. Более того, они бежали от магии. В принципе, кажется, теперь я догадываюсь почему.

– Вы для меня сейчас Америку открыли, – виновато сообщила я Дмитрию. – Я вообще была не в курсе, что у меня в роду имелись архитекторы, тем более великие.

– Но вы же решили поступать на архитектора? – вновь пришел его черед удивляться.

– Я собиралась поступать на художника или на мастера слова, – призналась я. – То, что мне лучше быть архитектором, сказал…

Сказал говорящий ворон, фамильяр вашего блудного ректора, хотела искренне сообщить я, но вспомнила формулировку, с которой впервые пришла к Дмитрию.

– …в общем, это мне сказал тот, кто посоветовал обратиться к вам за занятиями.

– Удивительно. – Дмитрий Иванович потер подбородок, тоже механически полистал книгу. – Кто бы он ни был, он оказался чертовски прав. Вы будущий архитектор. Когда я узнал вашу фамилию, еще подумал, что вы можете быть потомком пана Твардовского. Когда же узнал ваше отчество, я уже в этом не сомневался. Удивительно, что ваши родители и другие родственники ничего вам не говорили.

– Ничего, – мрачно кивнула я. – Магия у нас в семье если и обсуждалась, то тут же осуждалась. Особенно магия искусства.

– Могу понять, на самом деле. – Дмитрий придвинул ко мне хлеб и масло. – Вы ешьте, Женя, ешьте, не стесняйтесь. Говорят, пан Твардовский заключил сделку с дьяволом, чтобы получить свой титул. Говорят, он мог бы упросить русского государя оставить его семью в Польше, но сломал ключ и отправился в ссылку.

– Тогда я тоже могу понять, – вздохнула я.

Внезапно запреты родителей стали видеться мне в ином свете. В каком, я еще не совсем понимала, но эта волна уже захватила меня и потащила за собой. Когда из-за магии искусства (формально, но тем не менее) ты обрекаешь семью, у которой были родовые владения и масса социальных преимуществ, на жалкое существование в каторжном краю с омерзительным, почти адским климатом, магия искусства становится и камнем преткновения, и козлом отпущения, и много чем еще по списку. А может, кто из предков еще и громогласные клятвы давал, что больше никто и никогда… Впрочем, вполне возможно, что бо́льшая часть родни вообще с годами забыла, из-за чего весь сыр-бор. Осталось только слепое поклонение завету, что магия искусства – это плохо, и бессознательная ненависть к ней.

– Я потом возьму у вас эту книгу? – спросила я, отодвигая пустую чашку.

– Можете хоть сегодня.

– Нет, лучше потом. Вот разберусь с заданиями…

Прощаясь со мной, Дмитрий окинул меня взглядом, потом сорвался в одну из комнат и вернулся с косухой в руках.

– Возьмите. – Он протянул ее мне. – На улице прохладно, а вам еще до метро и от метро идти.

Я накинула косуху – она была мне почти впору, может, чуть больше, но только чуть.

– Надо же, как вам хорошо, – грустно улыбнулся Дмитрий.

– Я верну, – пообещала я. – Завтра утром принесу в аудиторию.

– Не надо. – Он вяло махнул рукой. – Моей дочери это уже не нужно.

– Как скажете, – удивленно протянула я. – Точно могу оставить себе?

– Точно, – уверил он, открывая мне дверь. Голос